Плата за роль Джульетты

В какой-то момент я спросил себя, а не приснилась ли мне ночь с Леной? Но когда она открыла глаза и улыбнулась мне, у меня от сердца отлегло, я понял, что в доме поселилась любовь.

— Я сейчас, — ответила Лена. — Доброе утро, Фима.

— Доброе утро… — Я от счастья даже зубы стиснул, меня пробила сладкая дрожь.

Мы встретили Дениса Китаева блинчиками и чаем. Накрыв на стол, Лена удалилась к себе.

— Послушай, Ефим Борисович, я тебе тогда кое-чего не сказал, скрыл… Подумал, что это не так уж важно. Но ты платишь мне, а я… Короче, слушай. Не думаю, что это как-то повлияет на ход событий, но ты хотя бы не будешь думать, что я полный кретин. Ты тогда спросил меня, почему я до сих пор не допросил Нину Бретт, ну, оперную певицу, с которой Кузнецов был в ресторане и с которой потом уехал. Все очень просто — Кузнецов никуда не исчез. Его отправили с какой-то важной миссией в Вену, да. Это абсолютно точно. И мне там, — Денис поднял указательный палец кверху, — дали понять, чтобы я не тревожил эту Нину Бретт.

— А как же убийство, совершенное в его доме? — Я сделал вид, что пропустил эту важнейшую для меня информацию мимо ушей, как не особенно-то и заслуживающую внимания.

— Это не имеет к нему никакого отношения. Это строители… Мы разрабатываем сейчас именно эту версию.

Что-то было здесь не так, но я не стал допытываться. Мне вполне хватило того, что я услышал. Нину не потревожат, ту самую Нину, которую мы создали и которая где-то там в пригороде Москвы на какой-то там таинственной даче (но не на своей) репетирует, никто не станет вызызать на допрос и тем более проверять. Получается, что мы с Борисом сделали все правильно, и что в случае, если Нина вернется, она плавно займет свое прежнее место — и в музыке, и в жизни Бориса, и просто продолжит жить.

Денис обмакнул блин в золотое озеро меда на блюдце и отправил в рот.

— Отменные блины. Знаешь… — Он приблизился ко мне и, кося в сторону двери, за которой жила моя домработница, зашептал: — Знаешь, я и сам уже начинаю думать, что свалял дурака, когда отказался от предложения одного моего приятеля создать частное детективное агентство. Смотрю на тебя, живешь ты ну прямо как король! Денег — море, служанка вон или кухарка, я не знаю…

— Денис, ты извини, но мне пора… — Я с ужасом подумал, что Лена могла услышать этот его короткий и оскорбительный для нее монолог. — У меня встреча.

— Да-да, конечно! Волка ноги кормят, так? Я тоже побежал. Спасибо за завтрак!

Я сунул ему стоевровую купюру, и он ушел. Я же, оставшись наедине с Леной, качественно другой, ставшей мне близкой и вместе с тем неузнаваемой, перед которой я заробел так, что готов был исчезнуть, раствориться, не нашел ничего другого, как сделать ей предложение.

Она как-то странно посмотрела на меня, видимо, расстроилась, что я предложил ей руку в такой неромантичной кухонной обстановке среди блинов и чашек, без букета и кольца, ничего не сказала и принялась убирать со стола.

Ладно, подумал я, мне пора работать. Работа всегда спасала меня от одиночества, вносила в мою жизнь ясность, порядок.

Возможно, и Лене тоже хотелось побыть одной, чтобы все осмыслить.

Я неуклюже клюнул ее в щеку, слегка приобнял ее и, пробормотав «мне пора!», поспешил уйти.

Я направлялся к педагогу Нины Бретт, госпоже Самсоновой. Честно говоря, я бы не удивился, если бы столкнулся там с Ниной. Мне, затеявшему эту «веселую» игру с переодеванием, и самому уже начинало казаться, что она «где-то рядом».

— Кто там? — услышал я женский голос за тяжелой металлической дверью и улыбнулся «глазку», зная, что меня сейчас разглядывают.

— Моя фамилия Костров, я от Бориса Равенкова. Можете ему позвонить, спросить.

Дверь распахнулась, и я увидел в оранжевом сияющем дверном проеме статную женщину в черном шелковом халате, украшенном кружевом. Женщину словно надули, она была с огромной белой грудью, едва вмещавшейся в смелое декольте, с полными плечами, бедрами, на мощной шее жирные складки. Но все равно, она была хороша, яркая, с большими карими глазами, блестящими волосами, уложенными в японскую прическу, бледно-карими топазами в нежных розовых ушках.

Первые несколько секунд Наталия Петровна, бывшая прима одного из московских оперных театров, улыбалась мне, профессионально демонстрируя белоснежные ровные зубки, и вдруг улыбку словно стерли:

— Что с Ниной?

Вот что значит — интуиция! Она сразу что-то почувствовала. И если в самом начале она, что называется, играла на публику, еще не успев отвыкнуть от своей музыкальной и артистической сущности, то после, прочтя по моему взгляду, что я пришел к ней с бедой, вернулась в свое естественное состояние, превратившись в нормального, адекватного человека.

— Надо поговорить, — сказал я, так же почувствовав, что передо мной на самом деле близкий Нине человек, которому можно довериться, не боясь, что она наделает глупостей или ошибок.