Плата за успех: откровенная автобиография

Однажды, например, я вернулась в Москву после питерского концерта, помощница Сулеймана помогла добраться домой, а я так устала и так соскучилась по нему, что в квартире стала плакать и жаловаться ей, как мне одиноко и как хочу увидеть Сулеймана. И вдруг – открывается дверь балкона, и оттуда в комнату входит Сулейман с огромным букетом цветов! Оказывается, он решил сделать сюрприз и ждал меня на балконе. Но ведь не сразу вышел, а сначала послушал, как жалуюсь его помощнице, что соскучилась!

Как же я его все-таки любила… не больше жизни, но как жизнь, это точно. До сих пор горько думать, что такая любовь обернулась полным крахом.

Хотя первые звоночки ведь прозвучали довольно быстро, просто я была так влюблена, что ничего не желала видеть. Сулейман ревновал меня ко всему и всем, но прежде всего – к моему творчеству. Так сильно, что уговаривал совсем бросить балет, театр, карьеру, сесть на диван и сделаться домохозяйкой.

Это и смешно и грустно, ведь я же хорошо видела, что он любит не только как меня саму, не просто как Настю, а еще и как знаменитую русскую балерину. Его самолюбию льстило, что я такая известная, что меня все узнают, восхищаются, завидуют ему. Даже был забавный случай – когда он позвонил и попросил срочно к нему приехать. Я была на репетиции, но по его тону почувствовала, что ему по какой-то причине был действительно важен мой приезд. Я вообще очень хорошо умела чувствовать его настроение. Так что пришлось быстренько доделать свои тридцать два фуэте и помчаться к Сулейману – его машина уже, разумеется, ждала у выхода из театра. Приезжаю, захожу в кабинет, а там деловые партнеры, какие-то важные богатые люди, и все при виде меня сразу «ах» и «вау»… Невооруженным взглядом было видно, как Сулейман светился от удовольствия.

И в то же время моя слава его раздражала. Сколько раз уговаривала его прийти в Большой театр на мой спектакль или на какой-нибудь из моих концертов. Но он всегда отказывался. Это обижало и расстраивало, я ведь была уже состоявшейся балериной, примой Мариинского театра, Большого театра, английского национального балета, меня знали и в России и в мире, я уже делала свой концертный проект. И очень хотелось показать любимому человеку, как я расту, какие есть новые шоу, новые номера. Сама никогда не лезла в его бизнес, потому что видела – он не хочет, чтобы я имела к этому какое-то отношение. Но мне было важно, чтобы он моими делами хоть немного интересовался, а не пытался откупиться деньгами.

Чтобы сразу расставить точки над i, скажу прямо – кое-какие из моих проектов он все же финансировал. Например, мои клипы были сняты благодаря ему, а режиссером был Федор Бондарчук, в то время еще не такой знаменитый, как сейчас, но уже довольно известный в основном как раз как клипмейкер. Один клип у него стоил 40 тысяч долларов. Но все это была личная инициатива Сулеймана, потому что за все время, что мы с ним были вместе – а мы прожили с ним три с половиной года, ни разу не попросила у него ни копейки. И дело даже не в том, что я такая немеркантильная (хотя, конечно, было важно, чтобы он понимал, что я с ним не из-за денег), его деньги были не нужны. Я была на пике славы, поэтому меня и без него охотно финансировали, зная, что на моем концерте обязательно будет аншлаг.

Так что Сулейман с моими карьерными делами был связан мало. Он как настоящий восточный мужчина предпочитал дарить что-то истинно женское и материальное. Шубы, драгоценности, машину, квартиру… А вот поддерживать меня как балерину не хотел.

Я не сразу поняла, в чем дело, даже когда он стал намекать, что вот клипы сняла, и хватит, пора заканчивать карьеру, пора перестать принадлежать всему миру, пришло время стать его и только его. Домашней кошечкой.

Попытки объяснить и убедить ни к чему не приводили. Говорила ему, что мечтала стать балериной с пяти лет, что это часть меня, причем очень важная. Убеждала его: «Сулейманчик, прошу тебя, хоть один раз приди в Большой театр на мой спектакль. Ты будешь в царской ложе сидеть, мы тебе станцуем спектакль классный…» На что он отвечал, что не может, что у него в глазах темнеет от одной мысли, как я буду танцевать на сцене, полуобнаженная, в балетной пачке, а в зале будет сидеть тысяча мужчин и пожирать меня глазами. И сколько бы его ни убеждала посмотреть на ситуацию с другой стороны, что он будет сидеть в царской ложе, я буду танцевать лично для него, как когда-то Кшесинская для Николая II, а все в театре будут ему завидовать… ничего не помогало.

Сулейман так и не смог себя пересилить. Даже когда он поддерживал мое выступление в Концертном зале «Россия», смотреть его все равно не стал, просто заехал на десять минут, показался в директорской ложе и уехал.

Это безумно расстраивало, тем более что я искренне его любила и на других мужчин даже не смотрела. Конечно, нравилось, что на меня оглядываются, нравились восхищенные взгляды, но как мужчина для меня существовал только он. Ни разу не дала ему реального повода для ревности. Но наши отношения это не спасло.