Плата за успех: откровенная автобиография

Самой главной «ниточкой» стал Большой театр. Думаю, эту историю и так все знают, да и я сама много об этом рассказывала в своей первой книге, поэтому подробно излагать не буду – и так до сих пор горько вспоминать этот ужасный период. Я с кровью вырвала Сулеймана из своего сердца, и мне даже не удалось залечить эту рану работой. Он об этом позаботился.

Вкратце – он сделал так, чтобы меня выгнали из Большого театра, причем задним числом. 16 сентября 2003 года Исканов передал мне письмо, что я, оказывается, уже два месяца как уволена.

Я была в шоке. Это буквально выбило почву у меня из-под ног – Большой театр был для меня практически всем! Я была готова там танцевать бесплатно – да фактически так и делала, учитывая, какие копейки там платили. И что было еще обиднее – ведь сама познакомила Сулеймана с министром культуры и с директором театра. Он в какой-то момент попросил, и я охотно оказала ему эту маленькую услугу. Признаться честно, даже в глубине души понадеялась, что он хочет с ними познакомиться, чтобы через них сделать для меня что-то хорошее. Я ведь в театре была не на особом положении, танцевала как все, что дадут, такое же положенное количество спектаклей, как и другие балерины. Конечно, сама я его ни за что бы не попросила на кого-то надавить или что-то профинансировать, но надежды такие были, признаюсь. Ну а в итоге убирали меня из театра те самые люди, с которыми я же Сулеймана и познакомила. Вот такая злая ирония судьбы И вот такая беспринципность.

Хотя началось все на самом деле еще до увольнения. Сулейман даже не скрывал, что решил меня уничтожить, он позвонил моей маме и прямо сказал: «Теперь Настя будет танцевать только на дискотеках». Даже описать не могу, в какой шок и негодование это меня повергло. Кажется, он забыл, кто я и где он меня взял. Когда олигархи берут какую-то девку из трущоб, вкладывают в нее миллион долларов и делают из нее типа звезду, то, конечно, у них есть некое моральное право потом точно так же отправить эту псевдозвезду в забвение. Но я-то в жизнь Сулеймана вошла уже состоявшейся личностью, причем не случайной, не сиюминутной, известной балериной. Пахала для этого с самого раннего детства, да и вообще, сколько миллионов ни вкладывай, мои 32 фуэте сами не появятся – их под фонограмму не запишешь, в студии не отредактируешь. Я танцевала в Мариинском, в Большом, на мировых сценах, меня учили такие мэтры, как Григорович, Васильев, Максимова. Майя Плисецкая работала со мной в Большом театре и сама лично передала официальное право танцевать балет «Кармен». Я была первой, кому она передала эту свою коронную партию! Она сама репетировала со мной этот балет и пригласила участвовать в ее юбилейных концертах. Борис Эйфман ставил для меня балет «Русский Гамлет», в котором я исполняла роль императрицы Екатерины Великой. Это мой самый любимый балет за всю жизнь. Даже мое фото из него украшает мраморную гостиную моего особняка сейчас в качестве огромной фрески. Моими педагогами в Большом были Е. Максимова, Н. Бессмертнова, Н. Павлова, Н. Сенизорова, М. Лавровский, Г. Таранда, А. Лиепа…

Я не просто так перечисляю все это созвездие великих людей. Они действительно великие, и с их помощью я стала профессионалом в своем деле. Сулейман сам еще недавно гордился тем, какая я знаменитая, демонстрировал своим друзьям, чтобы они ему позавидовали. Он лучше кого бы то ни было знал, что я звезда благодаря моему собственному таланту и моему неустанному ежедневному труду. А потом решил меня убрать просто с помощью денег? Да я даже из принципа стала бы бороться!

Но война против меня велась масштабная. Сначала стали запугивать моих партнеров – ведь балерина, как фигуристка, сильно зависит от партнеров: им угрожали, что переломают ноги, если они будут со мной танцевать, одного даже на самом деле избили в подъезде. Но когда стало ясно, что запугать можно не всех, пошли напролом и выставили Волочкову из Большого театра.

Причем в буквальном смысле – не просто уволили, а вообще запретили на порог пускать. Прихожу на проходную, прошу охранников: люди, дайте пройти, заберу хоть свои вещи. А они: нет, не велено. Спросила: «А если бы Майя Плисецкая здесь стояла, вы бы тоже ей так сказали?» Они говорят: «Да, все на равных условиях». Безумие какое-то. Что оставалось делать? Только сказать им: «Тогда это было бы просто проявлением вашего невежества».

Конечно, воевать надо было не с охранниками. И я подала в суд на директора Большого театра.