Плата за успех: откровенная автобиография

Ну а что касается Большого театра – да, официально суд меня восстановил, но фактически я туда больше не вернулась. На их травлю ответила своим творчеством – уже через два месяца после увольнения у меня с аншлагом прошли два концерта в Кремле. Аплодировали стоя, дарили букеты цветов, а что касается моих партнеров, то это был лучший ответ на нападки Иксанова, что якобы со мной никто не может работать – на этих концертах со мной танцевали пять разных партнеров, и все они профессионалы мирового балета. После этого триумфа почувствовала себя настоящим победителем. В этом проекте под названием «Лестница в небо» участвовали четыре коллектива (150 человек), режиссером был Эдвальд Смирнов. Очередная страница в жизни была перевернута, я доказала, что не в росте и весе дело. Но хочу сказать, что у меня и по жизни такой девиз: рост и вес – это важные показатели, но вырастать мы должны в глазах друг друга, своими поступками, своим благородством. И весомыми должны быть именно поступки, а не наше тело.

* * *

Но Большим театром моя карьера не ограничивалась. Были еще сольные концерты, и Сулейман об этом не забыл. Я в то время была нарасхват, и не только в России. Буквально на следующей день после увольнения из Большого театра позвонил Александр Григорьевич Лукашенко и сказал: «Настенька, приезжай ко мне, будешь танцевать у нас в театре». Летала к нему в гости, он приглашал нас к себе в резиденцию, угощал вкусной рыбой, которую вылавливал из пруда, шутил. Он вообще классный! И очень помог. В театре у них не осталась, но с подачи Лукашенко мы почти сразу же организовали там концерт с детьми.

Но большие деньги делали свое дело. Когда против меня началась настоящая травля, уже назначенные концерты стали один за другим отменяться. И неважно, что на многие из них уже были распроданы билеты, причем с аншлагом – тысяч на тридцать долларов. Но Сулейман переплачивал больше организаторам за площадки, рекламу… Концерты отменялись, билеты возвращались.

Еще одним ударом было нападение на мой офис в «Петровском Пассаже», который выделил мне сам Сулейман. Самое настоящее разбойное нападение – налетели люди в масках и ограбили. Кстати, через несколько лет один дизайнер захотел подарить мне свадебное платье и пригласил в свой шоу-рум в «Петровском Пассаже». И когда я приехала, оказалось, что его шоу-рум находится именно там, где был мой офис. Там даже перепланировку не сделали. Вот такое совпадение.

Ну а тогда, когда ограбили офис, меня не только напугали, но и сильно расстроили, потому что оттуда унесли все мои фото- и видеоматериалы. Сейчас даже трудно представить, что это значило в начале двухтысячных, когда Интернет только-только начал развиваться. У многих материалов копий не существовало, и они пропали навсегда.

Но зато каким-то чудом спасся мой портрет, более того, спасся он именно благодаря этому ограблению – вот так с подвывертом, бывает, действует мой ангел-хранитель. Это очень значимый для меня портрет: я там изображена в главной роли в «Лебедином озере», ставшего судьбоносным в моей жизни. Этот сохранившийся портрет сейчас тоже украшение, но уже нынешнего офиса.

Если бы не нападение, он бы пропал – офис предоставил друг Сулеймана, и после нашего разрыва меня оттуда просто выставили. Мама ездила туда, просила, чтобы ей позволили забрать хотя бы занавески, на которых она собственноручно вышивала мои инициалы, – Сулейман не позволил даже этого. Конечно, портрет он бы тоже не отдал. Но тот как-то непонятно пропал во время нападения, а потом мама случайно наткнулась на него где-то на заднем дворе Петровского пассажа. Вот такая странная история.

Вообще это было ужасное время. Сулейман обложил меня со всех сторон, я уже вздрагивала от каждого шороха. Это ужасно, когда не успеваешь узнать одну плохую новость, как за ней уже идет следующая. Он пытался отобрать у меня квартиру, в которой мы с ним жили, выгнал из офиса, угрожал моим партнерам, устроил мое увольнение из Большого театра, срывал мои концерты… Пытался отобрать у меня квартиры в Москве и Петербурге, которые сам же и подарил. Ужас весь в том, что если бы Сулейман позвонил мне и сказал: «Мне для счастья нужны эти две квартиры», я бы тут же принесла ему ключи. Но когда я узнала об этом из повесток в суд, в моей голове не могло это уложиться: «Как такое может быть?!» И в какой-то момент я стала бояться даже за свою жизнь. Мне было страшно оставаться в квартире на Петровке – каждый раз, когда я слышала вечером или ночью шорох за окном, то подбегала к домофону и смотрела, нет ли кого на улице. Когда с крыши к моему окну кто-то спустил какой-то провод (а это был последний этаж), со мной чуть удар не случился. Оказалось, это просто кто-то ремонт делал. Но нервы были уже на пределе, и я в конце концов сбежала – уехала за город и сняла дом в какой-то глуши, практически в лесу. Но это не помогло – и там было также страшно.

* * *

Мне угрожали и физической расправой.