Плата за успех. Откровенная автобиография

Ну а я… а что я? Я перестала танцевать балеты в Большом театре, положила балетные пачки на диван в своем доме, и нет у меня никакой ностальгии по «былым временам». Мне ведь некогда особенно расслабляться. Хотя я знаю, как заканчивают танцевать многие балерины. Большинство из них просто не знают, чем теперь заняться. Хорошо если кому-то удается стать педагогом, продолжить свой творческий путь уже на этой стезе. А сколько бывших балерин вообще закончили свою жизнь в нищете и забвении? Нет, мне грех жаловаться. Я всегда была слишком разносторонней, чтобы зацикливаться на чем-то одном, чтобы уход из театра стал для меня крахом всех надежд. И о Большом театре стараюсь вспоминать только хорошее. Работу с Владимиром Васильевым, Екатериной Максимовой и моим ангелом-хранителем, гениальным Юрием Григоровичем… Постановка Борисом Эйфманом спектакля «Русский Гамлет» — это, наверное, самый любимый мой балет из тех, которые я станцевала в своей жизни. И Эйфман, несмотря на все препоны, добился того, чтобы премьеру танцевала именно я. Репетиции с великой Майей Плисецкой, а еще больше душевные разговоры с ней в гримерной… Балеты «Конек-Горбунок», «Кармен» на музыку Родиона Щедрина, ее мужа, которые я танцевала на их юбилейных вечерах… И огромной радостью для меня стало то, что абсолютно все эти люди поддержали меня в трудную минуту, когда на меня началась травля.

Все это навсегда останется в моей душе. Как и в Мариинском театре, в Большом я в итоге станцевала все, что хотела. Поработала с великими педагогами и снискала свою часть славы и рукоплесканий восторженного зала. И, пожалуй, здесь тоже уместен мой любимый жизненный девиз: «Ни о чем не жалей». Ведь эта часть моей жизни тоже, наверное, плата за успех…

Родные люди… От любви до зависти

«Не вымещай на ребенке свои обиды, чтобы в старости не есть горький хлеб. Ибо что посеешь, то и взойдет».

Это самая тяжелая для меня глава. Многое из того, о чем я собираюсь написать, никогда мною не произносилось вслух и я до сих пор не уверена, можно и нужно ли это делать. Надеюсь лишь, что моя любовь к моей маме позволит мне описать все, что меня волнует, максимально бережно. Но и молчать больше нельзя — от моего молчания всегда становилось только хуже. Значит, придется рискнуть. Но знайте, все, что будет изложено на страницах этой главы, пусть и написано кровью моего сердца, но пропитано любовью и уважением к моей матери.

Ах, мама, мама… Ты столько лет была и остаешься самым родным и близким мне человеком. Поэтому и рассказывать о тебе очень трудно.

Все-таки какие бы сильные чувства не связывали меня с моими мужчинами, как бы много душевных сил, а во многих и денег, я не вложила, все равно это не сравнить с тем, что значит для меня моя мама. Я уже давно и сама мать, поэтому точно знаю — пуповина, связывающая ребенка с матерью, не исчезает после того, как ее перерезали ножницы акушера. Она продолжает существовать и разорвать ее очень трудно, даже если долго пилить ржавым инструментом, как порой делала моя мама под влиянием нечистоплотных советчиков.

Если начинать с самого детства, то я безумно благодарна своей маме за то, что она за руку привела меня в Мариинский театр в пять лет. Но в то же время, зная себя и оглядываясь на весь свой опыт, на всю свою духовную составляющую, я вынуждена сказать: «Мама, когда ты говоришь, что я обязана тебе всем, что у меня есть, иногда мой внутренний протест против значения этих слов затмевает чувство признательности к тебе». Я была рождена балериной. Это мое предназначение. Не найти слов, чтобы описать ту благодарность, которую я испытываю к тебе за ту помощь и ту поддержку, что ощущала от тебя многие годы! Но если бы мама не привела меня в Мариинский театр, то я увидела бы балет по телевизору, или взглянула бы на картины Дега с изображениями балерин — и моя судьба так или иначе нашла бы меня. Сейчас же картины Дега и французского художника Пуссена, да и мои портреты, написанные питерским художником, украшают в виде фресок стены моего дома. В любом случае я свято верю, что чуть раньше или чуть позже я вышла бы на тропу, которая ведет к сцене, все равно рано или поздно, так или иначе, стала бы балериной. Это мое глубочайшее убеждение.

Но конечно, пока я была маленькой, ходила в садик, потом в школу — мама была моя главная и самая верная опора. Она все время заботилась обо мне и повторяла, что я родилась в рубашке, а значит, просто обязана стать счастливой. Наверное, она была в чем-то права — учитывая, из скольких испытаний я смогла выйти живой и с не покалеченной психикой я понимаю, что меня, видимо, действительно что-то оберегало. Впрочем, возможно, моя та самая счастливая рубашка — это просто мой персональный ангел-хранитель.