Она, возможно, пыталась реализовать через меня все то, что не удалось ей, но когда у меня все шло хорошо, ее это почему-то не радовало. Когда мне было плохо, когда у меня были неприятности, она всегда была рядом, тут ей надо отдать должное. И моя любовь к ней за это только крепнет. Но моему счастью в личной жизни она никогда не радовалась. Словно оно ей поперек горла становилось, напоминая, что сама она балериной не стала, не реализовалась, карьеры не сделала, с мужем развелась, причем, как она всегда говорила, надо было сделать это лет на десять раньше. И личной жизни у нее своей уже давно не было. Может быть, она даже никогда никого толком не любила и главное — не была любима… Я не понимаю. Хотела она реализоваться через меня — так радовалась бы, что у меня есть все то, чего не было у нее: и счастье, и творчество, и карьера, и известное имя, и любовь, и мужчины, и подарки, и дом роскошный… Всегда маме говорила: „Если у меня будет все хорошо, то и у тебя будет. У меня будет человек с достатком — у тебя будут деньги. Я всегда с тобой всем поделюсь“. Я твоя дочь, и наша судьба, сколько возможно, всегда будет общей. Но это не помогало.
Колоссальная разница между мной и мамой заключается в том, что я очень позитивный человек. Я умею радоваться всему, что меня окружает. Я умею приспосабливаться к любым обстоятельствам и условиям жизни, даже к самым непростым и тяжелым, не унывая, не теряя веры, надежды и позитива. Мне свойственно прощать и не держать зла на обидчиков. Я всегда считаю, что если зло и несправедливость совершается по отношению ко мне, то это честнее, нежели я поступала бы так же по отношению к людям. Для меня щитом от любых противодействий служит свет, доброта и искренность моей души, умение не отвечать злом на зло и не опускаться до мести. В то же время мне присуще желание отстаивать правду и бороться за нее.
Тогда как мама всегда недовольна жизнью. Ее все не устраивает: люди, обстоятельства, условия, мое окружение, каким бы оно ни было… Даже те приближенные ко мне люди, которые совершали ей добро и уважали ее, вызывали в ней подозрение. Мама всегда и при любых обстоятельствах старалась плести интриги и привносила их в мою жизнь. Тогда как мне самой это абсолютно не свойственно. Мне всегда было невыносимо больно от того, что мама хотела развить во мне паранойю и недоверие абсолютно ко всем людям. А я привыкла доверять им, быть искренней, настоящей и открывать свою душу. Пусть и чрезмерно — но мне так живется легче!
Когда в моей жизни появился Игорь Вдовин, это было красиво — он неожиданно возник с лепестками роз, с красивыми романтическими моментами, с ухаживаниями, с прилетами ко мне в Краснодар на все мои спектакли с букетами белых роз. И я думала — почему бы маме теперь за меня не порадоваться? Допустим, она боялась Сулеймана, его силы, власти, его влияния на меня. Но Игорь с ним в этом смысле ни в какое сравнение не шел. Но нет, мама снова считала, что он сильно меня науськивает и все время говорит, что мне делать. Хотя я абсолютно самостоятельна и никому никогда не позволяю решать что-то за меня. И ей не позволяла. То же самое повторялось и со всеми остальными мужчинами в моей жизни — мама в каждом из них видела угрозу. И сколько бы я ни повторяла ей, что мое счастье в личной жизни ничем ей не грозит, потому что ни один мужчина не заменит мне мать, — ничего не помогало. Она патологически пыталась разрушить все мои отношения. Ее даже не смутило, что именно ее действия превратили Сулеймана в моего врага, она с удвоенным рвением кинулась разрушать мои отношения и с Игорем. И я спокойно отнеслась к тому, что она отказалась благословлять нас перед свадьбой. Впрочем, как спокойно? Я была сильно расстроена, но зная характер своей мамы в этом вопросе, была заранее готова к такому повороту событий. Ведь и сама не хотела официального оформления отношений — мы свадьбу сыграли, но штамп в паспорте ставить не стали. Потому что и у меня было предчувствие, что это не навсегда. Но некоторые моменты меня все же смущают и мне не понятны.
Мама вроде как не гнушалась брать у него деньги — три тысячи долларов на карту ежемесячно. Хотя в лицо называла этого человека альфонсом и „моральным уродом“. Я ей в конце концов указала на это, сказав: „Мама, ты уже или не бери деньги, или не оскорбляй человека, во всяком случае, при мне и Арише. Это просто некрасиво“. А она продолжала…
Вообще моей маме было свойственно всегда пользоваться деньгами моих возлюбленных. Для меня лично это не естественно — а она не видела здесь ничего дурного. За неимением собственных средств она никогда не стеснялась обращаться к моим мужчинам.