Платье

– Никого я ни к чему не низвожу! Просто констатирую факт. Или констатировать факт уже преступление?

– В Швеции – да… – провозглашает Борг.

– Заткнись! – визжит Жан-Пьер. – Заткнись, понял! И не доставай нас своей дерьмовой страной, где все только то и делают, что лупятся в теннис!

– Ты расист, Жан-Пьер, – выдает Изабель.

– Что?

– Иза права, ты, Жан-Пьер, расист, – поддерживает подругу Соланж.

– Ложь! Никакой я не расист!

– Ты расист, Жан-Пьер, – подхватывает реплику Поль.

– Ну не дерьмо ли, в конце-то концов! Называть этого шведа негром – еще не расизм!

У него плывет в глазах. Лица судей искажаются, гримасничают и корчат похабные рожи. Сквозь шум в ушах до слуха доносятся приглушаемые, но все же вполне различимые слова: «ужасно», «мерзко», «отвратительно». Он хочет встать, выйти из комнаты, позабыть об этом театре агрессивных теней, одним словом, спасти свою шкуру. Но его больше не держат ноги. И тогда лавиной обрушивается поток приписываемых ему качеств…

– Реакционер!

– Женоненавистник!

– Гомофоб!

– Трансфоб!

– Расист!

– Неправда… Это все неправда… – лепечет он. – Я не… Я не такой… И не расист…

– Не расист, говоришь? – спрашивает Изабель, не обращая внимания на его состояние. – Ну что ж, тогда докажи.

Буквально распластавшись на диване, глядя перед собой стеклянными глазами и чувствуя, что по лбу катятся крупные капли пота, Жан-Пьер едва находит силы спросить, каким образом это можно доказать.

Изабель берет платье, второе из двух купленных ему в подарок, и бросает ему.

– Сейчас ты наденешь эту одежку и займешься сексом с Бьорном.

По правде говоря, он прекрасно все расслышал. Только верить не захотел. Неужели она это всерьез? Да они все с ума посходили…

Они, все как один, окончательно сошли с ума!

– Нет, так не пойдет… – едва может выдавить из себя он.

– Твой ответ звучит как признание! – гневно грохочет Поль.

– Вы все конченые психи… Я не собираюсь трахаться с этим… с этим… в общем, с этим шведом, только чтобы доказать, что все сказанное вами в мой адрес – ложь.

– Жан-Пьер, я не шучу, – стоит на своем Изабель. – Ты обязан заняться любовью с Бьорном!

– Нет…

– Да!

– Нет…

– Да!

На этот раз ее муж сжимается в комок, принимая защитную позу – в точности как мокрица, когда ее застают врасплох. Что, ко всему прочему, полностью согласуется с мыслями, которые в этот момент вертятся в голове Изабель: «Мой муж – мокрица. Мерзкая, поганая мокрица!»

– И даже если так, он все равно не хочет… – умоляет Жан-Пьер. – Слушайте, Бьорн, вы же не хотите, правда?

Человек в трусах встает и улыбается своими прекрасными, белыми зубами.

– Знаете, вся моя жизнь прошла под стилем мышления опенмайнд, поэтому я не против высказанного вашей женой предложения, которое, ко всему прочему, кажется мне весьма смелым. Да и потом, если это приведет вас на путь формирования доброжелательного, инклюзивного самосознания, то с моей стороны возражений не будет. Как раз наоборот.

– Ничего не понял… – бормочет Жан-Пьер.

– Надевай платье и иди трахаться с Бьорном! – набрасывается на него Изабель, которой уже до смерти надоело ходить вокруг да около. – А если нет…

– Тогда что?

– Тогда, Жан-Пьер, я от тебя ухожу.

– Мы уже битый час пытаемся тебя об этом предупредить, но ты ничего не слышишь, – глумится Соланж.

– Он ничего не слышит! – плюется Поль. – Ничего! Сам сковал себя оковами, а теперь сидит!

Жан-Пьер чувствует, как на глаза наворачиваются слезы…

23 часа 30 минут

Жан-Пьер рыдает, как ребенок. По щекам текут обжигающие слезы. Упрямый гнев каприза, который хоть и низведен до своего простейшего выражения, но напрочь отказывается молчать. Лепет безудержного плача. Тоска от того, что тебе тоскливо на душе.

– Нет… Я не хочу… Не хочу… Не хочу я заниматься любовью с Бьорном…

– Эге, да он не только сковал себя узами, но и запер их на висячий замок, – выносит свое суждение Поль, бесчувственный к слезливым мольбам этого пятидесятипятилетнего мужчины в позе эмбриона, над которым грозно нависают три человека.

Швед лишь садится рядом с Жан-Пьером, нежно поднимает его с дивана, сажает и берет за руку:

– Идемте уже, хватит, вы же не дитя…

Мокрица отрицательно мотает головой – словно заранее прося этим жестом прощения.

– Тем хуже для тебя! – глухо говорит ему Изабель, будто вынося решительный, окончательный приговор.

Жан-Пьер протягивает ей вторую руку…

– Не бросай меня, Изабель! Умоляю тебя! Не бросай… Я сделаю все, что ты скажешь, но только не это…

Соланж подает мужу знак, давая понять, что им пора уходить.

– Мне очень жаль, Изабель, – объясняет Поль, – но мы больше ни минуты не можем терпеть присутствие трансфоба, гомофоба, женоненавистника и расиста.

– Этим вечером мы многое терпели, но это уже чересчур, – добавляет Соланж.

Бьорн чуть сильнее сжимает Жан-Пьеру руку:

– Идемте, я вам говорю… Вы можете потерять друзей…

– Не хочу… Я не хочу…

Изабель провожает друзей до двери.

– Спасибо, что так долго смогли продержаться и простите меня за такой вечер.

– Не надо извинений, Изабель, – утешает ее Соланж, надевая через плечо сумочку, – ты здесь ни при чем. Знаешь, нам тебя очень жалко.