Платформа

– Расскажи мне о церемонии запуска «После– Жизни».

– Она прошла именно так, как я ее задумывал.

Рейзер видела церемонию на «ПослеЖизни Живьем!». Она была запечатлена в памяти всех жителей Системы. Лиацея Кальфи была героиней. Первая Жизнь, знаменитая мученица.

– Но Лиацея Кальфи погибла, – сказала Рейзер.

Алеф ничего не ответил. Ей нужно было задать вопрос.

– Расскажи мне о смерти Лиацеи Кальфи. Расскажи мне, как… нет… почему она погибла.

Она постепенно училась формулировать вопросы, в то время как Алеф вырабатывал в себе умение отвечать свободно.

– Чтобы «ПослеЖизнь» была успешной, церемонии следовало быть не просто зрелищем. Анализ мероприятий, посвященных запуску проектов, показал, что оптимальное вовлечение потребует большего, чем эффектное представление полезного изобретения.

Его взгляд метался даже более стремительно, чем обычно. Не значило ли это, что Алеф лжет? Рейзер вспомнила, с каким страданием он реагировал на насмешки и предательство Пайревы. Возможно, его получится поймать на противоречии. Если Алеф был способен поверить, что Пайрева его любила, несмотря на ее очевидное отвращение к нему, значит, он легко мог убедить себя в правдивости такого грандиозного заблуждения.

– Я проанализировал биографии множества индивидов на предмет эмпатии, которую вызывает история их жизни. Моя пьютерия сравнивала их личные данные с сопоставимыми данными из Песни. Их истории перерабатывались, чтобы оптимизировать эмоциональную идентификацию и эмпатическую реакцию. У истории Лиацеи Кальфи было наибольшее количество совпадений с идеальной моделью. Во время церемонии для ее корабля было избрано такое положение в формации, чтобы мы могли привлечь внимание ко взрыву и в то же время не выводить его на первый план. Между результатом и предсказаниями нашей модели была допустимая разница в три процента.

Рейзер была шокирована, но в то же время испытывала странный восторг.

– Что? Ты убил ее?

– Нет.

– Ты подстроил ее смерть? Намеренно?

– Да.

Рейзер была убеждена, что он в это верит. Но не начинала ли и она сама верить Алефу?

– Давай сделаем перерыв, Алеф. Ты ни о чем не спрашивал меня. Разве тебе не хочется поговорить о чем-то другом?

– А о чем еще говорить?

– Не знаю. О платформе? О том, сколько времени мы еще здесь проведем, пока нас не снимут? О чем угодно, Алеф.

– Говорить о чем-то имеет смысл, только когда присутствует нечто неизвестное.

– А ты, конечно, знаешь все, – съязвила она.

– То, что я знаю, я знать не хочу. – Ей показалось, что голос Алефа дрогнул, хотя убедиться в этом было невозможно. Иногда казалось, что в этом голосе нет ничего, кроме отчаянных эмоций, в то время как в его словах их не было вовсе. Так существовали эти эмоции или Рейзер просто хотела, чтобы они существовали?

– Пайрева, – сказал он вдруг. – Пеллонхорк…

– Конечно. Прости. – Рейзер машинально взяла его за руку. Та была безвольной. Она отпустила ее. – Чем ты займешься, когда мы отсюда выберемся?

– У меня есть только мой сарк и Песнь. Я буду там.

– Но ты говоришь, что создал «ПослеЖизнь». Тебе ведь, наверное, нужно ей руководить. Или хотя бы присматривать за ней. Это же такое великое изобретение, тебе наверняка хочется быть к нему причастным.

Ничего. Может, она его подловила? Но это был не вопрос.

– Алеф, разве тебе не нужно ей руководить?

– Нет. Это было только ради Пайревы. Она умерла. «ПослеЖизнь» больше не нужна.

Таллен

Таллен не интересовался Алефом. Он проводил время, ухаживая за платформой, которая постепенно восстанавливала стабильность. Его сопровождали Беата и Лоуд, и разговоры с ними все еще успокаивали его, пусть и не так, как раньше.

– Как вы себя чувствуете, Таллен? – спросила Беата.

Ее лицо казалось пустым. И поза теперь выглядела другой, возможно, менее уверенной. Но вопрос был словно отягощен заботой. Или это ему показалось?

– Вы не устали? – спросил Лоуд.

– Нет, – ответил он. – Я свободен от импульсов. Я снова понимаю себя.

Платформу он теперь понимал почти идеально. Алеф настроил его имплантаты так, что признаки поломки ощущались как тепло и удовольствие, и лечить платформу было приятно. Ходьба радовала его. Мехи поторапливали. Коридоры были ярко освещенными и надежными. Челомехи шагали по бокам от него, словно верные спутники.

Спустя какое-то время Беата спросила:

– Вы скучаете по клетке?

– Нет, – сказал Таллен. – Это была часть программы, которую в меня внедрили. Теперь мне хорошо без нее. – Он подвел мехов к дефекту в одном из резервуаров, и, когда те занялись починкой, Лоуд задал неожиданный вопрос:

– Таллен, что такое воспоминания?

Беата отступила на несколько шагов, повернулась к Лоуду и спросила у него:

– Почему мы этим интересуемся?

Таллен остановился и посмотрел на челомехов. Впервые они не обращали на него внимания. Они глядели друг на друга.

– Ты обладаешь воспоминаниями, Беата?

– Я обладаю временной базой данных о Таллене и постоянной базой данных о платформе. Я обладаю способностью учиться и адаптироваться.

– Я обладаю воспоминаниями, – сказал Лоуд. – Я обладаю печалью. Таллен, что такое печаль? Это то же самое, что воспоминания?