Платформа

Рейзер вернулась в комнату Таллена, но его, конечно же, там не было, поэтому она упала на его кровать, уснула и проснулась несколько часов спустя, замерзшая и голодная. Она нашла себе еду, а когда возвратилась к Алефу, движение его глаз успокаивалось, а губы замедлялись. Рейзер дождалась, когда он откроет глаза.

– Меня зовут Алеф Сельсиор, – сказал он. – Я – единственный ребенок.

Рейзер не сразу поняла, что это ответ на ее последний вопрос, заданный столько времени назад. Столько чисел назад.

Не в силах – почему-то – придумать что-то еще, она спросила:

– Что здесь произошло?

– Пеллонхорк умер. Пайрева умерла.

– Я знаю. Мне жаль.

Больше он ничего не сказал. В его неприятном голосе не было эмоций, но в глазах блестели слезы.

– Алеф, почему ты здесь, на платформе?

– Я пришел за Пайревой и нашим ребенком.

В конце концов она поняла, что хотя и существовала возможность, что Алеф не хочет ей ничего рассказывать, столь же вероятно было, что он попросту не знает, как это сделать.

– Хорошо, – сказала она. – Кем был Пеллонхорк?

– Он был моим другом.

– А кем была Пайрева?

– Она была моей женой.

– Это я уже знаю, Алеф.

– Тогда зачем ты спрашиваешь?

Ни один его ответ ничего ей не давал.

– Алеф, это невыносимо. Расскажи мне что-нибудь еще о Пайреве.

– В день нашей свадьбы на ней были желтые туфли.

– Что-нибудь еще. Что-нибудь важное. Ты знаешь, что значит слово «важное»?

– Необходимое. Значительное. Ключевое. Критическое. Существенное. Определяющее. Имеющее большую…

– Ладно, прости. Расскажи мне что-нибудь ключевое.

– Она мертва.

Так все и продолжалось до тех пор, пока Рейзер не попросила:

– Расскажи мне, как ты проник в «ПослеЖизнь».

– Я туда не проникал.

– Ты должен был. Ты стал ее частью, чтобы связаться со мной.

– Нет. Я придумал «ПослеЖизнь».

– Подожди. Нет. Остановись.

Его взгляд скакал по комнате. Рейзер попыталась увидеть то же, что видел он. Ряды игламп на потолке, металлические двери, монитория с видом на бушующее море и небо. Глаза Алефа не останавливались ни на чем. Тела уже убрали, из сарков оставался лишь тот, который принадлежал ему. Что он видел? В чем нуждался?

Она потерла глаза. Алеф придумал «ПослеЖизнь»? Он либо лгал, либо заблуждался. Но Рейзер не была уверена, что он способен лгать, и никогда не встречала ни одного человека, умевшего быть настолько сосредоточенным, как Алеф. В конце концов она сказала:

– Это не так, Алеф. Вся Система знает, что «ПослеЖизнь» родилась из случайного открытия.

Он ничего не ответил.

Неожиданно Рейзер испугалась.

Когда Рейзер вошла и села рядом, Таллен возился с коммом, как делал ежедневно. Он прикоснулся к ее руке и сказал:

– Ты, похоже, устала. Они прилетят за нами, как только позволит погода. Может, через неделю, а может, и через несколько месяцев. Есть какой-нибудь прогресс с Алефом?

– Не то чтобы.

– Ты выяснила, кто такой Пеллонхорк? И что нас всех сюда привело? Какая-то слишком большая каша заварена из-за обычной супружеской неверности. – Он отвернулся от монитории и усмехнулся, глядя на Рейзер. – Обычно люди просто уходят, захлопнув за собой парочку дверей.

Казалось, что Рейзер рассмеялась впервые за долгие годы. Этот звук едва не потряс ее. Она хотела в чем-то признаться Таллену, в чем-то важном, но вместо этого просто сказала:

– С Алефом и Пеллонхорком все непросто.

На его мониторе вспыхивали и исчезали фрагменты кода. Таллен терпеливо продвигался сквозь них, расталкивая в стороны и вызывая более глубокие и более далекие символы.

Понаблюдав, Рейзер спросила:

– Что ты делаешь?

– Это вербальные триггеры, которые в меня заложили. – Он потер спину и поморщился. – «Снег и дождь» и «Горы, лед». Я думал, что, возможно, получится все это стереть, но я не могу. Они всё отравили.

– Они – часть твоей жизни, – мягко сказала Рейзер. – Как воспоминания.

Таллен откинулся на спинку стула и вздохнул.

– Мне жаль Алефа, – сказал он. – Когда Пайрева умерла, из него как будто выплеснулись все эмоции за целую жизнь. И больше их не осталось.

Рейзер поколебалась и сказала:

– Мне не кажется, что их не осталось. Мне кажется, он умеет отделять свои эмоции от всего остального.

В отличие от всех нас, подумала она. Всех нас, искалеченных жизнью с момента рождения. Рейзер посмотрела на Таллена. Она очутилась на одном куске металла с двумя травмированными мужчинами и парочкой челомехов. К такому ее ничто не готовило.

Время на платформе не имело почти никакого значения. Только Алеф, похоже, функционировал строго по часам. Постоянство его устраивало, и по утрам он казался более внимательным. Рейзер выработала привычку разговаривать с ним в это время. Его глаза все еще дергались, а голос был резким, но ей казалось, что он понемногу открывается.

– Хорошо, Алеф. Допустим, ты придумал «ПослеЖизнь». Сколько тебе лет?

– Двадцать пять лет и семьдесят два дня в сознании. Восемьдесят пять лет и шесть дней в гиперсомнии.

Хотя она обращалась с ним так, словно все, что он говорил, было вымыслом, Рейзер не могла отбросить вероятность того, что в глубине его слов кроется частица истины. И – неважно, какими будут последствия, – она должна была узнать все.