Плато Дьявола

В пять он был на месте встречи. Битан еще не пришел. Скип взглянул на экран телефона, но тотчас вспомнил, что здесь нет сигнала.

На западе солнце опускалось все ниже; свежело; ветер стих. Начинался приятный вечер: золотистые лучи расчертили холмы и горы, воздух стал чист, как весенний родник. Скип прождал час, но Битан так и не появился. Вернуться в лагерь одному? Но вдруг Битан все-таки придет, а Скипа на месте не окажется? Битан, чего доброго, рассердится и перестанет ему доверять.

Развитие событий, конечно, неприятное, однако можно было этого ожидать. Битан полон энтузиазма, да и вообще, он натура увлекающаяся.

На равнине не было никаких возвышенностей, куда Скип мог бы взобраться, чтобы высматривать своего начальника.

Вдруг телефон завибрировал, Скип взглянул на него и обнаружил, что батарея разрядилась до двадцати процентов. Он поспешил выключить GPS и закрыть «Google Планета Земля», а для верности еще и перешел на авиарежим, чтобы заряд расходовался медленнее.

В сгущающихся сумерках Скип приготовился ждать.

27

Кори сидела в единственном удобном кресле, в кресле-мешке с принтом от Питера Макса[19], которое досталось ей от предыдущего жильца, и пыталась читать затрепанный роман в мягкой обложке. Этим воскресным вечером свет лился в окна, выходившие на Джейд-Парк, и лучи расчертили пол на полоски, напоминавшие тюремную решетку.

Вдруг Кори поймала себя на том, что не читает, а лишь тупо водит глазами по строчкам на пожелтевшей бумаге. Она собрала волю в кулак и снова сосредоточилась. «Иногда в предвечернем небе проплывала белая, как облако, луна — украдкой, без блеска, как актриса, которой еще не пора на выход, и вот она в городском платье смотрит из зала, как играют ее товарищи, и стушевалась, не желая, чтобы на нее обращали внимание. Я любил находить ее изображение на картинах и в книгах, но эти произведения искусства очень отличались — по крайней мере, в первые годы, пока Блок не приучил мои глаза и мысль к более утонченным гармониям, — от тех, где луна показалась бы мне прекрасной сегодня…»[20]

Кори громко выругалась и швырнула книгу через комнату.

Та врезалась в полочку, на которой стояла в горшке маленькая цилиндропунция Бигелоу; в результате и кактус, и полка, и книга очутились на полу. По плиткам во все стороны разлетелась земля и черепки.

В Медсин-Крик, когда Кори училась в старших классах, она читала запоем. Садилась в свой «гремлин», парковалась под линиями электропередачи и глотала все, что удавалось раздобыть, — бульварную научную фантастику, триллеры, ужастики, иногда даже классику. Кори нравилось все, лишь бы книга уносила ее подальше от Медсин-Крик, от воплей матери-алкоголички, от школы с ее хулиганами и крутыми ребятами. Учителей Кори не слушала из принципа, и все же одного автора, упомянутого преподавательницей английского, она запомнила: Марсель Пруст, француз, который, по словам англичанки, писал книги, наполненные долгими пространными рассуждениями о его взрослении. Кори удивило, что человек всю жизнь только и делал, что вспоминал свое детство, — это каким же надо быть зацикленным на собственной персоне, чтобы накропать о себе монолог из миллиона слов! Но рассказ о Прусте ей запомнился, и однажды она взялась за «Поиски утраченного времени». Порой чтение давалось тяжело и навевало скуку, особенно потому, что в книгах ровным счетом ничего не происходило, но постепенно Кори подпала под обаяние лирически-мечтательной атмосферы и обращалась к циклу романов каждый раз, когда хотела забыться.

Но сегодня Пруст ей не помог.

Да и ничто не помогло бы.

Кори понимала, что погружаться в горе с головой просто нездорово. Внезапная гибель наставника заставила ее понять, насколько она одинока: недавно на службе, в чужом городе в этом пустынном штате. Кори подумывала о том, чтобы позвонить отцу или даже, как ни странно, Норе Келли, но им ее не понять: оба слишком далеки от ситуации. Единственный человек, к которому Кори хотела бы обратиться, — сам Морвуд, но это невозможно. Слишком поздно Кори осознала, что он был для нее больше чем начальником. Морвуд помогал Кори сохранять равновесие — он не был для нее вторым отцом, зато стал надежной опорой, так необходимой ей в начале карьеры.

Кори уставилась в другой конец комнаты, на беспорядок на полу, который сама же и устроила. Потрясение и душевная боль постепенно сменялись гневом и тревогой. Кори не удивилась, что этот напыщенный старый козел Лэтроп наговорил о ней гадостей. Он был против нее с самого первого дня — в молодой женщине, посягнувшей на его власть в лаборатории, видел угрозу. Лэтроп объявил виновницей пожара Кори, видимо рассудив, что его слово будет против ее слова. Но расследование наверняка докажет, что она вне подозрений.