Платоника и Плутос

Иные обожествленные рождают десницей омертвевшей

Прекрасные в изяществе скульптуры кротцы,

Иль величественные амфитеатры готических соборов,

Картины маслом, темперой и акварелью.

Но прежде в душе творят душою вне материй суетных законов,

Творец ниспошлет замысел в наброске начертав пастелью,

Мозаик антураж, фресок барельеф, витражей препонов,

Ноты, рифмы, богатство красноречий.

Всё в душе людской искрит и огнищем полыхает.

Водопадами бурлит в палитре междометий,

И родив творенье, творец на время подобно солнцу угасает.

После себя мы оставим пыль и память.

Дети и творенья последуют вслед за нами.

Подлунный мир в умирающих глазах начнет размыто таять.

И над ростками, в земле мы станемся мудрыми корнями.

Сей великолепие живо по милости Твоей Создатель.

Провиденье, скрепляя узы жизни младости старенья,

Влечет в первосозданную страну, где путник созерцатель

В страхе опустит главу седую младенец с радостью веселья.

Вернется во вретище успокоительных услад.

Где души некогда творились, где света светлый океан.

Волнами облаками оживает небесный град.

Райский древний сад, где пасутся мирно лев и курчаво шерстяной баран,

Где ягненок с волком лижутся играясь.

Там нет вражды, там люди вкушают лишь плоды,

Там беспорочна нагота, с благодатию сливаясь,

Похоть покинула сердца, там все девы и юноши чисты.

Дивлюсь сей образами и исполняюсь трепетом томленья,

С дрожью волненья, мечтаю, тебе сей чудо показать.

Где ты лучшее Божье творенье без сравненья.

Одной тебе смею божества произволения поведать, тихо рассказать,

Ведь после себя я не оставил семя,

Кровь моя в человеке не живет, не зачались мною сын иль дочь.

Оставил на бумаге лишь буквенное тысячное племя,

Не осквернял я женщин, но иногда в мечтах был не прочь

Коснуться их волос, но отстранялся в двадцати летах старик безумец

до дыр стирая Библии ветхий переплет.

Молодость созиждит сентимент беспокойного романтизма

Драматизма, а старость управитель всякого трагизма ныне жнет

И сеет мудрованья пылкой юности школы классицизма.

Поэт творит и с каждой очередной строфой жизнь его течет,

Беднеет, времени всё меньше.

Исполненье предназначенья все ближе потому так самоуверенно спешит.

Покуда другие суетно радуются жизни в вине с развратами смешенье.

Поэт раскрывает правду веры вам, потому так мало спит.

Кратка жизнь его, без празднеств упокоится бесследно и бесславно.

Но к счастью у меня есть ты моя поклонница святая.

Талант кротости тебя пленит, щипая струны плавно

Твоей души, так слушай больше моя любовница непознанно родная.

Баллады певчих птиц сольются в гомоне перелетных стай.

Чириканье синиц, свист скворцов и воркованье голубей,

Павлинов зов грудной, и грач вспомнит пеньем май.

Вслед за теплом гостями станутся иных джунглей или степей.

Пересмешники, утки дикие и чайки, кукушки

Безмолвствуют, ведь мой срок давным-давно истек.

И на вершине древа расправив руки, вылечу ядром из пушки,

Как в цирке в высь взметнусь, словно облачной конек.

Пегас мне крыльями укажет путь окончанья лета.

Природу клонит в сон, когда тело без движенья душа бережливо сторожит.

Когда предстают за веками виденья, хвостатая комета.

Сквозь забвенье поэт очнется и новую идею на бумаге воплотит.

Именно в сей сакральные времена,

В угасанье жизни в правленье пышной красоты,

Осень вступает в законные права.

Словно дева постепенно снимает одежды до наготы,

Платья сложены на земле и она, нисколько не смущаясь,

Обнажает плоть дерев, но люди всё более спешат одеться.

Сочинители трепещут, осенней вольностью всецело покоряясь.

Собран урожай, рассол мудреный позволит овощам согреться,

Надолго сохранить питание и вкус.

Заготовлены варенья, компоты, славная та пища в пост,

Я помню ягод аромат, и пленительней тот груз

В корзинке, чем в руках, взбираясь на земляной помост,

Срываю гроздями и рассыпаю бисером.

Ведь духу не вкусить плоды земные страстно.

Спущусь с вершины, продолжив созерцанье призраком.

В лесу мне осень платье и наряды дефилирует так славно,

Лето имеет одно обличье, но осень актриса мне куда милей.

В сей дождливую таинственную пору я родился.

С горечью и болью для людей, но для Бога видимо отрадно и важней

Явленье человека, чем матери носившей меня под сердцем, где томился

Внутри ее я уже творил, мыслящей душой создавал сюжеты.

Этюды пальчиками по стене чертил, мечтая о карандаше.

Словами желал выразить любовь, сочиняя первые сонеты.

Но на свет явившись, видел мир, скомканный из папье-маше.

Мудрствовал я и потому сохранял молчанье,

Потому подолгу размышлял, стариком детство и юность провожал.

Вот о рожденье описанье.

Сожалею, Ариана, платонически любя тебя, я плоть твою не знал.

Потому, тело мое лежа в гробу, не продлит честнейший род ветвей родной,

Не зачнутся, не родятся наши дети, ты дева непорочная,

А я есть дух, но не святой.

Представляется порою в грезах девочка в синем платье робкая,

Наша дочь принцесса с пышными белокурыми кудрями.

С солнечными волосами как у тебя и душой творца как у отца.

Она листочки желтые срывает, чуть подует малыми ноздрями,

Прожилки дыханьем теплым проявит, с дуновеньем ветерка

Отправится парить осенняя листва.

Девочка смеется непосредственно по-детски шумно.