Платонов тупик

Вслед за ней к Василию подошли Оля и Светлана, поздоровались за руку. Оля высокая, черноглазая, Светлана — подросток-восьмиклассница с подсиненными веками и нарумяненными щеками. Василий задержал ее мягкую ручонку, заглянул в глаза:

— А это зачем?

— Да так… Делать нечего…

— Зря. Ты ведь сама по себе красивая, а это только портит. Косметику оставь пожилым.

— Да… — крутнулась та на пятке. — Мама тоже меня ругает…

— И правильно делает. Не надо.

Засмущалась Светлана, побежала к рукомойнику, принялась снимать с себя грим.

Иван, Танин муж, не по погоде в темном пиджаке, при галстуке и в серой осенней кепке. Галстук этот когда-то подарил ему Василий, и Иван всегда надевал его только по большим праздникам да по случаю приезда Гурина, завязывая неумело толстенным узлом.

Он терпеливо ждал своей очереди поздороваться и делал это неторопливо, степенно. Потряс Василию руку, сказал:

— Приехали отдохнуть, а они робить заставили?

— Заставили! — сказал Василий весело. — Но ничего, это тоже полезно.

— Заместо физкультуры, — успокоил его Иван и направился к Алексею. Достал из внутреннего кармана бутылку: — Куда ее?

— А ты не знаешь куда? На стол!

— Да я тоже так думал.

— А спрашиваешь. Сейчас мы умоемся, будем обедать. Вася, пойдем под душ.

Душ этот Алексей сделал сам, своими руками: вкопал четыре столба, обтянул непрозрачной пленкой, сверху укрепил железную бочку из-под бензина, наливает в нее воду, которая к концу дня нагревается солнцем, и моется.

Сам первым полез под душ, проверить, работает ли вентиль. Закряхтел под струями воды:

— Ух!.. Ух!..

— Холодная вода?

— Нет, теплая! Хорошо! Давай.

Помылись, потерли друг другу спины, растерлись полотенцами — раскраснелась у Василия кожа.

— Не пережарился ли ты на солнце? — забеспокоился Алексей.

— Нет, все в норме. Ну, пойдем?

— Подожди. Поговорим, пока одни. Ты понимаешь… — Он кивнул на стройматериалы у Карповой, хаты: — Стройка эта, чувствую, мне обойдется в копеечку… Да и сил придется положить немало. Надо бы как-то узаконить это дело…

— Что узаконить? О чем ты?

— Меня узаконить…

— Ты думаешь, что я буду на свою долю претендовать? Это все твое! Мамино и твое, — сказал Василий уверенно и развел широко руки, словно хотел обнять всю усадьбу.

— Ты, может, и не будешь претендовать…

— И Таня, думаю, тоже не будет. Зачем ей? У нее есть свой дом, сад, огород.

— Да кто знает. У нее есть и муж, и дочь, и внучка. Она ведь не одна.

— Поговори с ней, объясни, выясни, чтобы не думалось.

— Это лучше бы сделать тебе. Как старшему. Чтобы не было ни у кого никаких претензий и обид. Оформить это дело надо. Потому что сейчас инвентаризационная стоимость хаты одна, а после перестройки она возрастет, увеличится минимум втрое: я ведь перестроить хату хочу основательно.

— Понимаю: вложенное тобой тебе же придется делить на нас троих? Но ты не беспокойся…

— И пошлину потом надо будет бо́льшую платить.

— Какую пошлину?

— Ну, если придется оформлять дарственную… Или наследство принимать — тоже. Надо все обговорить.

Не думал об этих формальностях Василий, закусил губу.

— Ладно, поговорю. Только, думаю, тут и так все ясно.

На обед пригласили и соседку Катерину Неботову.

— То ж моя подружка, — говорила мать, посылая за ней Светлану. — Я без нее не могу, она меня всегда выручает. Если что надо — к ней бегу.

Обедали весело — шутили, смеялись. Мать поглядывала на детей, видела, что они все веселы, и, хотя не слышала разговора, тоже улыбалась и время от времени жаловалась подружке:

— Вот беда: ничо не слышу, над чем они смеются. Может, надо мной?

— Нет, над собой, подшкыливают друг друга, — говорила ей Катерина и сама смеялась молодо, растроганно. — Вот шутники все, вот шутники! И не обижаются. То-то любовь да дружба промеж вами. Я всегда говорю: святое семейство. Любо-дорого глядеть на вас.

Алексей смущенно потупил глаза от этих слов, а Василий сказал всерьез:

— Если кто и святой в этой семье, так это наша мама.

— Мама — да, — закивала согласно Неботова. — Мама ваша святая, што верно, то верно.

Улучив момент, когда сестра вышла из комнаты, Василий тут же поспешил за ней. В передней приобнял ее за плечи, повел в сад.

— Пойдем, сестричка, поговорим.

— Пойдем, — согласилась та охотно.

Не зная, с чего начать, Гурин похлопал ладонью по колодезному срубу:

— У нас во дворе колодец! Вот никогда не думал о таком. Молодец Алешка.

— Да тут мы все копались, особенно Неботовы ребята.

— Сами копали?

— Нет, мастеров нанимали.

— Но как здорово! Это же из-за колодца все такое зеленое — поливается.

— Поливается. Вода только плохая — ни на стирку, ни на борщ не годится — как и у Карпа, одна, видать, жила.

— Жалко. Таня, ты видишь, он стройматериал готовит — хату хочет перестроить, а то эта совсем уже обветшала. Вот-вот завалится. Это я его просил об этом. Ты как, возражать не будешь?

— А че мне возражать? Нехай строит, мне-то што?

— Ну как же…

— Они и так тут уже все оккупировали. Гречка его всем распоряжается — и на огороде, и в погребе, и в хате.