Платонов тупик

Распирает Василия гордость за все содеянное — ведь что ни говори, а это он, все он затеял! И хочется ему поехать туда, посмотреть на ворота, на колодец, поплескаться в теплой бочке с водой возле «своего» колодца, освежиться под тем душем, который уже соорудил там Алексей. Хочется ему повидаться с сестрой, которая конечно же рада переменам и довольна, что на мамином дворе появился хозяин, который наводит там порядок, от которого теперь и ей пришло облегчение; хочется ему увидеть племянницу Олю, которая жила во время учебы у дяди Алеши, которого она любит и который теперь живет среди них. Но особенно хочется Гурину обнять мать, взглянуть в ее глаза — как, должно быть, она рада, счастлива, что и ее двор, ее хата ожили, что в них затеплилась новая жизнь. Она так мечтала, чтобы сыновья были рядом с ней, теперь это сбылось: один вернулся. Пусть не совсем на родное подворье, но при теперешних автобусах, электричках, машинах такое расстояние от города стало совсем коротким. Даже трамвай думают прокладывать — тогда и вовсе все будет рядом.

Рвется Василий на родину, распирает душу желание увидеть родных, соседей — вот кто оценит его любовь к матери, к родному гнезду, его мудрость.

Выбрал время, собрался, поехал. Поехал без предупреждения — то ли не успел: до самого последнего момента не был уверен, что вырвется, то ли нарочно — чтобы внезапно свалиться, неожиданно, застать все, как оно там есть, без подготовки к его приезду.

На вокзале в Донецке взял такси и через полчаса был уже у родного дома. С трудом узнал его: новые ворота, штакетник. По сравнению с Карповой материна усадьба выглядела куда основательней, та совсем пришла уже в упадок. Постоял, полюбовался. Открыл калитку, вошел. Мощные молодые широколистные деревья каштана и грецкого ореха, посаженные когда-то матерью на месте срубленной старой акации, вымахали вровень с крышей, уже плодоносили — их орехами был усыпан весь двор. «Вот это жизнь! По грецким орехам ходят, не собирают!» Нагнулся, поднял один, зажал теплый плод в кулаке. Увидел в конце двора колодезный сруб с ведром на полке, рядом с колодцем — металлическая бочка с водой; у задней стенки Карповой хаты — штабель шифера и аккуратно сложенные деревянные брусья — четырехгранные, гладко отесанные, укрытые сверху толем и обвязанные проволокой. «Уже и балки на потолок заготовил!» — догадался Василий. Оглянулся назад — двор с улицы не просматривается, и от этого на душе стало как-то уютно и покойно.

Он поставил на завалинку свой «дипломат», заглянул в летнюю кухню, в комнату — нигде никого. Вышел снова во двор, прошел садом на огород — там мать что-то срывала на грядках. Он направился к ней. Она увидела его еще издали, ждала, потом спросила:

— Один, што ли?

— Один, — кивнул Василий.

— А што ж Соня не приехала?

— Не знаю, — развел он руки и обнял мать. — Здравствуйте, мама!

— Ой, боже мой! Да это ж Вася! А я жду Алешу — они обещались приехать картошку копать. Ну, откуда ты взялся? И не оповестил никого…

— Да так получилось… Неожиданно…

— Не слышу я уже, сынок, ничего. Или надо мне в ухо сильно кричать, или писать. Алеша со мной письменно балакает: пишет, а я читаю и отвечаю. Ты ж надолго?

— Нет, на два дня, — он показал ей два пальца.

— На выходные? На субботу и воскресенье? И все?

— Да.

Василий смотрел на мать, удивлялся, какая она стала сухонькая, совсем маленькая, платье висит на ней, будто совсем пустое.

— Почему вы такая худая? Болеете?

— Не слышу.

Он показал ей жестами, какая она маленькая и худенькая.

— А-а… Усыхаю. Годы уже мои большие.

Он взял ее под руку, повел к дому. Они подошли к колодцу, потом — к бревнам, Василий указал на все это и поднял большой палец:

— Здорово! Двор преобразился!

— Это все Алеша строиться задумал. А мне боязно: как разломает хату, а новую не сделает. Останусь тогда я ни с чем. А так дожила б и в старой. Федор Неботов вот так же задумал перестраиваться, наготовил всего, а потом, когда развалил все, испугался чего-то, задумался, задумался, а на третий день его сняли с перекладины в сарае — повесился на налыгаче. Вот я и боюсь ломать старую хату…

— Не надо об этом думать, — поморщился Василий, вспомнив ту страшную историю с Неботовым. — Хату надо перестроить, дальше ждать нельзя — завалится скоро. Может придавить.

— Это ж ты его толкаешь… Может, зря?

Лязгнула железная защепка на калитке, и во двор с тяжелыми сумками вошли Алексей и Соня. Увидев брата, Алексей воскликнул:

— О, смотри! — Подошел поближе. — Это что за ревизия такая? Из обэхаэсэс? Заявляю: все материалы куплены законно, могу предъявить документы.

— Это хорошо, — сказал Василий и обнял брата, потом поздоровался с Соней, поцеловал ее в щеку.

— Вовремя приехал, — сказала та весело. — Как раз помощники нужны — картошку убирать. Сестра ваша обещала, да надежды на нее мало: чего-то она куксится.

— Ладно, Сонь, не все сразу, — оборвал ее Алексей. — Неси продукты в холодильник, и давайте с мамой завтрак побыстрее налаживайте. — Обернулся к матери, указал на сумки, потом на свой рот. Та поняла:

— Есть хочешь? Сейчас приготовим. — И повела сноху в дом.