Платонов тупик

Народу и правда в поле было много — парами, одиночками, группами по три — пять человек, шли в одну сторону, в другую, шли наперерез. Горожане двинулись в дальние деревни, понесли на обмен свое барахло: одежду, обувь, драгоценности, у кого они были и у кого еще уцелели. Хотя и одежда, и обувь, и драгоценности — все обесценилось и основным мерилом стоимости теперь стал кусок хлеба, стакан зерна…

На перекрестке наторенных полевых дорог они наткнулись на сидящего старика, — он сидел на узле каких-то вещей, склонив голову почти до колен. Руки в рабочих парусиновых рукавицах были сложены крест-накрест на груди. Он сидел спиной к ветру, и, видать, сидел уже долго, так как с наветренной стороны весь был побелен снегом, а внизу у ног образовался сугробик.

— Бедняга, — замедлив шаг, сказал Платон. — Присел отдохнуть и уснул… Он же так может замерзнуть. Его надо разбудить.

— Не трогай, — с досадой сказал Иван, обойдя сидящего стороной.

— Замерзнет ведь, — Платон задержался у старика, тронул его рукой за шапку. — Папаша… Эй, отец! — Он потряс его за плечо, и старик вдруг стал валиться на бок. Платон хотел поддержать его, но не успел, старик безжизненным комом рухнул на дорогу, издав каменный стук.

— Говорил, не трогай, — с еще большей досадой напустился Иван на Платона. — Ну, что стоите? Пошли куда идем.

Платон взглянул на Ивана, указал на старика:

— А как же?

— Ну что «как же»? Что «как же»? Их вон, пройди по полю, встретишь сколько мертвецов… Пошли!

С трудом Платон сдвинулся с места, поплелся медленно за Иваном, оглядываясь на старика. Васька и Алеша стояли поодаль, увидев, что дядья ушли вперед, молча обошли страшное место и побежали догонять мужиков.

А люди, усталые, отощавшие, обездоленные, шли в одну сторону, шли в другую, спокойно обходили замерзшее, скорчившееся тело, — такие картины для них уже стали привычными…

Еще издали Иван увидел: несколько людских фигур ковыряются на «его» поле, оглянулся на своих спутников, упрекнул:

— Вон, люди, наверно, все уже собрали, а вы… А мы…

И они принялись за работу. Рядки заснеженных бугорков отчетливо обозначали место, где были спрятаны сладкие корни. Морозы стояли не сильные, и земля еще не успела промерзнуть на большую глубину, достаточно было раз-другой ударить лопатой, надавить ногой, а потом нажать на черенок — и черная от земли свекла выворачивалась на поверхность. Васька долбил землю, а Алешка кухонным ножом счищал со свеклы комья земли и обрубывал тонкие хвосты. Свекла была лишь сверху подмерзшей, а ниже, к хвосту, еще хранила осеннюю свежесть и легко поддавалась ножу. Работали они быстро, споро, у Васьки даже спина взмокла, и он передал лопату братишке:

— Возьми, погрейся.

Алешка нагрелся быстро, но наковырял свеклы мало, да и ту покромсал лопатой. Видя Алешкино мучение, Васька отобрал у него лопату, принялся сам за работу. Тем более надо было торопиться — у дядьев мешки уже комковато пузатились, и они уже то и дело примерялись: может, хватит, нести-то не близко.

И вдруг увидел Васька — зацепился за бурьянину розовый листок бумажки, трепыхается на ветру, полощется, силится улететь куда-то. Еще не видя, что это за листок, Васька уже догадался: листовка! С трудом подавляя волнение, он подкрался к ней и схватил обеими руками, будто ловил дорогого голубя. Развернул — и в глаза бросился крупный заголовок: «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». А под ним: «От Советского Информбюро». Не помня себя, Васька подбежал к Платону, тронул его взволнованно за плечо:

— Дядь, смотрите: немцев разгромили под Москвой!

Платон выпрямился, увидел листовку, недоуменно посмотрел на Ваську.

— Вот тут нашел! — сказал Васька и принялся вслух читать. К ним подошли Иван и Алешка, слушали внимательно. А Васька читал, все распаляясь, голос у него дрожал от слез, от радости, он проглатывал очередной комок и сыпал, сыпал цифрами: по предварительным данным, в ходе битвы за Москву с 16 ноября по 10 декабря убито более 85 тысяч немецких солдат и офицеров, захвачено и уничтожено 1434 танка, 5416 бронемашин, 575 полевых орудий, 339 минометов и 870 пулеметов. Освобождены города Волоколамск, Руза, Солнечногорск, Клин…

Рухнул миф о непобедимости фашистской армии!

Васька улыбался, а слезы текли по его щекам, он вытирал их, силился что-то сказать и не мог и только потрясал листовкой. Платон тоже растрогался, взял листовку, стал перечитывать. Иван и Алешка тянули глаза в бумагу, все еще не веря такой потрясающей новости.

— Вот это да! — проговорил Васька и посмотрел в небо, словно ждал оттуда еще каких-то вестей.

— Хорошо, — сказал Иван. — Только бы правдой все это было…

— Ну а как же? — удивился Васька. — Это же наша листовка.

— Наша-то наша… Может, для подъема духу… Но похоже на правду: все подробно рассказывают. — И задумался: — Под Москвой? Это далеко. Пока до нас дойдут…

— Так и тут уже наши наступают, говорят, Ростов освободили.

— Слыхал. Это хорошо. Только, кажуть, немец свирепствует при отступлении — всех убивает, все взрывает, жгеть все подряд. Мертвую землю оставляет после себя. Ото страшное будет, пережить бы.