Платонов тупик

Та зарделась, кинула взгляд на Ваську и скрылась за дверью:

— Та ну вас, диду!

— Дай-то бог, — сказала Анна, улыбаясь сквозь слезы. — Пережить бы войну… Ну, прощайте.

— Час добрый!

Обратно ехали быстро и с опаской — торопились домой и боялись потерять драгоценный груз. Села объезжали задворками, чтобы не попадаться на глаза ни полицаям, ни немцам, на ночлег останавливались заранее, чтобы в укромном уголочке замаскировать санки, спали сидя, обняв с двух сторон тугие мешки, в путь трогались затемно, чтобы меньше недобрых глаз видело их и чтобы побольше пройти за короткий зимний день…

Добрались домой благополучно.

21

Жизнь в доме пошла веселее: была работа и была еда. Работали все. С утра насыпали на клеенку ворошок зерна, садились вокруг стола и начинали перебирать по зернышку: кукурузу вправо, семечки влево, пшеничку посредине. По три кучечки перед каждым. За Васькой в основном закрепилась мужская работа: толочь зерно в ступе. Он толок, просевал через сито. Пшеницу всю измельчал в муку, а из кукурузы делал два сорта продукции: что проскочило сквозь сито — шло в муку, а что осталось — в крупу. В муку мешали свекольные отжимки и пекли лепешки, из крупы варили суп или кашу. Но каша была роскошью — слишком много уходило на нее крупы, поэтому из экономии ограничивались только супом.

В первый день Анна побаловала детей — разрешила им накалить немного семечек, отчего в комнате вкусно запахло свежим подсолнечным маслом. Алешка попросил разрешения поджарить немного кукурузы — тоже разрешила: пусть вспомнят хорошие времена. Алешка насыпал прямо на плиту крупных, как конский зуб, золотистых зерен и принялся беспрестанно помешивать, чтобы они не подгорели. Накалившись, зерна начали одно за другим взрываться, разворачиваясь в белые, как вата, хлопья.

— Во какая шапка! — Алешка показал всем первое развернувшееся зернышко и, бросив его в рот, захрумкал смачно. — Вкуснотища-а-а!..

Вскоре зерна стали взрываться одно за другим и даже по нескольку штук сразу, и в комнате поднялась такая стрельба, что они всей семьей еле успевали собирать разлетевшиеся в разные стороны хлопья. Разлетаясь, зерна попадали то в стекло, то кому-либо в лоб, и от этого всем стало весело, ребята смеялись после каждого меткого выстрела, а глядя на детей, развеселилась и Анна.

Когда стрельба прекратилась, Алешка сгреб с горячей плиты остатки кукурузы — и все принялись с аппетитом жевать теплые и мягкие, вкусно пахнущие кукурузные зерна.

Но это было только в первый день, потом мать не разрешала этого делать — слишком расточительно. Даже на семечки наложила строгий запрет:

— Выберем все, попросим Симаковых выбить из него маслица. Так — погрызете, поплюете, и все, никакой пользы. А то будет и масло и макуха. Макуху в хлеб можно подмешивать — очень вкусный хлеб с макухой!

Симаковы мужики к тому времени уже сработали ручную мельницу — зерно молоть и доводили до совершенства маслодавильный «аппарат», приспособив для пресса винт от ручного вагонного тормоза. Потом они мололи зерно и давили масло себе и людям и брали за это отмер: пол-литровую кружку с ведра.

Ваське не терпелось увидеться с Платоном — узнать последние новости, а главное, напомнить о себе: может, он окажется нужным для каких-то серьезных дел. Ему казалось, что с тех пор, как они встречались, прошла целая вечность: так далеко они ходили за зерном, столько всего повидали, пережили, хлеба добыли!..

На другой же день он собрался «к бабушке» — так всегда говорили, когда шли на то подворье, неважно зачем и к кому, — там жила бабушка, и «к бабушке» было коротким и ясным для всех адресом.

— Щеки закрывай, — сказала мать. — Теперь береги их: как чуть — будут мерзнуть. Вазелином помажь.

Щеки у Васьки после обморожения почернели, и тонкая, как у молодой картошки, кожица отслаивалась, обнажая красную молодую кожу.

В доме у бабушки была та же картина, которую можно видеть теперь почти у каждого: толкли в ступе зерно и выпаривали из свекольной жижи патоку.

Бабушка возилась у плиты, обе снохи ее — Генька и Мария — лежали больные. Мария, правда, стала поправляться, но все еще жаловалась на боли в груди и «промежду лопаток» при дыхании. Ребята сидели за столом, будто за уроками, перебирали горелую пшеницу, а Иван с Платоном на переменку толкли зерно в ступе, готовили на всю семью крупу и муку.

Увидев Ваську, бабушка воскликнула радостно:

— Внучек пришел! Вернулись? Привезли хоть что-нибудь?

— Привезли, — сказал Васька. — Кукурузы и немного пшеницы.

— О, хорошо! — обрадовалась бабушка. — А щеки? Обморозил? Дорогонько достался хлебушек?

— Да, чуть не замерзли в степи, — погордился Васька: теперь-то беда осталась позади.

— Ой, ой!.. — заойкала бабушка.

— Путешествие было почище, чем у Мишки Додонова.

— Это у какого еще Мишки? — спросила бабушка.

Ребята засмеялись: они-то знали Мишку. Васька объяснил бабушке:

— Книжка есть такая. Мишка в голодовку ездил за хлебом в Ташкент. Но ему легче было: ни немцев, ни холода такого.