Плацдарм. Игра на выживание

Со дня Робертовой эпопеи прошел месяц. Штабные то и дело радировали в городки-«спутники» или же заезжали самолично, требуя прекратить охотничьи и рыбачьи экспедиции. Генерал вместе с «удельными князьками» просиживал ночи и дни в главном военном гроте Золотого полуострова, где, по слухам, имелся роскошный макет окружающей местности, рельефный, сделанный из глины, торфа, камней и фигурных деревяшек, на котором, говорят, была обозначена едва ли не каждая палатка или землянка. Имеющийся в распоряжении штаба дружины авиаконструктор, за неимением более достойного объекта приложения сил, изготовил небольшого «Ктулху», который плавал в самой натуральной соленой воде игрушечного залива, причем Флинт, изваянный из крашеной глины, стоял на носу и указывал куда-то вдаль ленинским монументальным жестом. На этом макете отрабатывались возможные варианты защиты поселения от атаки.

В том, что атака, более серьезная, чем полуразбойничий наскок на хуторки, вскоре воспоследует, не сомневался никто. Штабисты отмалчивались, балансируя на грани открытого бунта «удельных князьков», однако все, а в особенности Робинзон, были уверены, что правители колонии имеют о происходящем вполне достоверную информацию из рук самих Древних.

Готовился и Богдан Савельевич. Его люди вернули назад в поселок почти всех «раскольников». Правда, перед лицом реальной и нешуточной внешней угрозы они стали гораздо податливее, чем полгода назад; кроме того, неожиданно суровая зима тоже поубавила у них спеси. Так что ударные силы штаба – отряд Роберта, «морские волки» и люди «охранки» были теперь вооружены и экипированы гораздо обильнее, за счет реквизированного добра. Кроме того, «китайцам» было вежливо приказано разбиться на десятки – разумеется, только мужчинам – и «приписаться» к личным дружинам «удельных князьков». Со скрипом и неохотой, однако без ожидаемой бучи колония была отмобилизована.

Накануне нападения у всех на душе было удивительно тяжко. Пройдет месяц, и соответствующие аналитические подразделения штаба констатируют совпадение одного и того же сна у нескольких сотен колонистов. Сюжет его, со множеством расхождений по мелким и второстепенным деталям, был таков. Клубящийся хаос, живой вакуум, зеленое мельтешение Пустоты, в которую падает огненный болид… Все сновидцы чувствовали себя этим сверкающим метеором, рухнувшим в волны первозданного Ничто. Новый мир, первобытный, кишащий, но вместе с тем и какой-то незавершенный, получает наполнение. Далее следовал целый калейдоскоп видений и воспоминаний, связанных с первыми месяцами созидания колонии. И далее ощущение, переполнившее всех, видевших этот сон, и вытолкнувшее измученных людей в объятия реальности, – огромный гигант, ассоциирующийся с окружающим растревоженным миром, зашевелился и стал подниматься, отряхиваясь и распрямляясь…

– И теперь эта гигантская пружина разжимается… – голос Отставника долетел до сознания Робинзона словно бы из далекого космоса.

– Что-что? О чем это вы… – заполошно пробормотал он, вырываясь из сонной дремы и растерянно глядя на растерянное лицо старика, на губах которого серебрилась еще пленочка игуаньего белка.

– Ну ты даешь, право слово. – Отставник вытер губы и причмокнул. – Это с голодухи. С голодухи – оно бывает. Поди, не жрал с самого утра?

– Нет вообще-то, – пробормотал Робинзон, непроизвольно сглатывая слюну. Чтобы прийти в себя от нахлынувшей дурноты, он стал зубами отвинчивать пробку фляги, жадно припал к воде. Отставник хитровато и очень по-стариковски ухмыльнулся:

– Так ты бы сказал, я тебе яичка-то оставил бы хлебнуть.

– М-м… – промычал Робинзон, зачем-то отрицательно тряся головой и думая про себя: «Дедок-то – классический вампир, чтоб ему пусто было».

– А что так? Или боишься, что и в этом мире сальмонеллез не дремлет? Зря. Я думаю, тут яички можно трескать безо всякой опаски. Нет тут сальмонеллеза.

«Точно вампир». Подумал, как диагноз поставил.

– Что там вы говорили про пружину? – спросил Робинзон, со злостью завинчивая пробку, словно бы стараясь намотать на резьбу все свое голодное раздражение. Дед спокойно дождался, пока крышка будет завинчена, и лениво протянул:

– Дай старику водицы-то. Спозаранку в горле одна пороховая гарь. Ага, спасибо. О чем это я? Да и сам не знаю, ей-богу. Просто есть такое ощущение. Ты молодой, тебе не понять. Растревожили мы некий улей, который и тревожить-то не следовало бы, если подумавши. Как бы сказать, чтобы складно вышло? Вроде как…

– Вроде как, если есть у нас пустой стакан, скажем – из-под самогона… – прошамкал, подсаживаясь рядом, еще один старичок, в немыслимо истрепанной земной одежде, но с аккуратненьким блестящим карабином Симонова на ремне. – Подвиньтесь-ка, дай и мне, молодой человек, водички.