Плацебо

Я вышла из молла и уселась на первую попавшуюся кочку. Встала. Снова села. Зашла в кабинку биотуалета. Писать не хотелось, но я старалась, напрягала мышцы, расслабляла. Ну же, надо пописать! Это сделает происходящее чуть более осмысленным. Зачем еще я сюда зашла? Тусклая лампочка мерцала, дразнила меня. «Я – это ты, – говорила лампочка, – я могла бы и получше светить, но меня плохо закрутили, да и честно говоря, зачем стараться. Кому я нужна? Глупым девочкам, которые даже не могут пописать?»

Я включила кран. Холодная вода. Умылась. Похлопала себя по щекам, щеки у меня смешные.

Направилась к выходу из съемочного павильона…Чего ради? Взглянуть на предрассветный мир вне «Места», отражающийся в огромных окнах? Существует ли этот мир вообще? Кому он нужен? Если полуфабрикаты на вкус не отличаются от свежих продуктов – есть ли разница?

У выхода угрюмо дымят двое: З. и Л. Они всегда угрюмо дымят. Две синеватые тени с большими дубинками, шокером и неизменной любезностью.

– Доброй ночи, – улыбается З.

– Доброй, – говорю я, подхожу к санитарам вплотную. Впервые рассматриваю их вне рабочей формы. Как людей, а не функцию. Мы молчим. Становлюсь на цыпочки. Провожу пальцем по щеке З., смахивая упавшую ресницу. Он не реагирует. Тыкаю Л. в ребро.

Они закрывают собой проход, улыбаются, но я знаю, что они не станут шутить. Делаю шаг. Никто из них даже не шелохнулся. Не попытался предупредить меня, отойти самим, на случай, если мой X-браслет взорвется. Я аккурат между ними. Разворачиваюсь спиной к выходу. Теперь мы стоим так втроем. Мы втроем заодно, закрываем спинами выход. Они молчат. Я снова разворачиваюсь. Делаю еще один шаг. Открываю дверь. Выхожу. X-браслет не подает признаков жизни, как будто кто-то отключил все приборы в радиусе километра.

Странно.

Я никогда не устроюсь на работу.

Делаю еще один шаг. Они меня остановят. Я нарушаю контракт. Отправят меня в комнату релаксации.

Еще один шаг.

Останавливаюсь сама.

Вздымается зарево. Тусклое подобие дневного света, царящее в съемочном павильоне, сменяется ленивым солнцем.

Я продолжаю идти.

Раздается звук сирен. Подъезжает элегантный белый мини-танк. Спускается человек в черной маске с птичьим клювом.

– Поздравляю! – кричит он, заглушая вой сирен.

Из машины вылезают Нула и Вальтурис. На голове у ведущего чучело кота, на теле – махровый халат. Вальтурис открывает шампанское с громким щелчком выстреливаемой пробки. Нула рассыпает конфетти, отрывая их от своего цветастого бумажного платья.

– Что… происходит? – оператор светит прямо мне в лицо.

– Ты победила! – Нула засовывает в рот трубочку и стреляет в меня блестками. Затем хватает себя за нос, чтобы исказить звук: – Сдала экзамен! Последний экзамен! Единственная!

– Как сдала? Сдала?

– Именно, – отвечает человек в птичьей маске и берет меня за руку. Голос у него очень высокий, аж по ушам бьет, он наверняка пользуется звукопреобразователем.

– Снято! – кричит Вальтурис. – Живее, живее! – все уходят вслед за Вальтурисом.

Я ничего не понимаю. Все происходит слишком стремительно. Какие-то люди, какие-то звуки, у меня в руке бокал шампанского. Я ставлю его на землю.

– Идем, – говорит человек в маске.

Я не протестую. Я все еще пытаюсь оправиться от шока. Санаторий скрывается за поворотом. Мы идем по пустынной трассе.

– Ай! – вскрикиваю я, – наступила на острый камешек.

– Могу дать носки, – предлагает собеседник и снимает маску.

Я узнаю его сразу. Как будто не было долгих муторных лет. Это Рик. Он выплевывает изо рта желтый конус звукопреобразователя. Не может быть.

– Ты? – вырывается у меня.

– Макаронный мир 2.0, так сказать, – смеется Рик, – плюс немного боли, психотропных веществ, манипуляций и горы доброталонов. Решил, что ты должна «испить эту чашу до дна». Чашу испить! Прямо как в загадке, – Рик гипертрофированно подмигивает. – Чувствуешь иронию? – хлопает меня по плечу.

– Это… ужасно, – осипшим голосом говорю я, пытаясь выдернуть руку.

– Ужасно? – передразнивает Рик. – Чего ты поперлась на это шоу? Чтоб бороться со своим естеством. Вот это ужасно! Ну да, ты же человек, сверхсущество, мысль которого ясна, как прямая линия, а чувства отточены, как омытые волнами стекляшки. Все гладенько, все чистенько, красиво! – выплевывает Рик. – Мы же не дикари какие, в самом деле!

– Работа над собой – это самосовершенствование, – возразила я, – это мой сознательный выбор.

– Какой выбор, – рассмеялся Рик. – Мы задумываемся над выбором только тогда, когда есть зрители. Знаешь, сколько зрителей в твоей башке, они до сих пор там, закрой им уже рот. Они называют это общественными нормами, но это просто страх. Пока ты делаешь так, как они требуют, – они дают тебе взамен уверенность в завтрашнем дне, гладят по головке и разрешают чувствовать себя спокойно. Ты попала в «Место» потому, что боялась быть неправильной, непонятой. Ты пришла сюда, чтоб научиться контролировать свои эмоции? Ни черта, ты пришла сюда, чтоб контролировать свой страх их испытывать.