Плаванье к Небесному Кремлю

У хозяйки был чудный песик. Мы его подкармливали, естественно, а он за это укладывался на нашем крылечке на всю ночь и спал, плотно прижавшись к двери. Песик ходил со мной на этюды. Однажды я писала горный ручей в лесу, а он сидел рядом. В какой-то момент я повернула голову и увидела, что пес сидит рядом и смотрит на ручей точь-в-точь, как я, просто моими глазами.

Как-то я пришла с этюдов, прибегаю в сад, где Даниил работал. Муж там был удобно устроен, рядом всегда стояли фрукты ну и, естественно, машинка, тюремные черновики «Розы Мира», и он работал. Я подошла. Даниил сидел со странным выражением лица. Я очень испугалась, спросила:

— Что? Что с тобой?

Он ответил:

— Я кончил «Розу Мира». Помнишь, у Пушкина:

Миг вожделенный настал:

Окончен мой труд многолетний,

Что ж непонятная грусть

Тайно тревожит меня?

— Вот и я себя сейчас так чувствую: кончил работу и как-то опустошен. И не рад.

Я стала утешать его:

— Ну, я понимаю: ты кончил «Розу», но еще столько работы!

И вроде бы все еще оставалось по-прежнему: были лекарства, уколы, врач приходил, кругом стояла все та же золотая осень. А болезнь Даниила с той минуты начала развиваться стремительно. Мне потом врачи говорили, что я держала Даниила на этом свете. Может, и так… Только не я, Ангел его держал на земле до тех пор, пока он не завершил то, что должен был сделать. К тому моменту были закончены «Русские боги», кроме трех глав, которые он не успел написать; были окончены «Роза Мира» и «Железная мистерия». Даниил выполнил свой долг на земле. И ангельские руки, а не мои разжались. Я, конечно, продолжала трепыхаться, но воля Божья уже исполнилась.

Мы еще некоторое время прожили в Горячем Ключе. Даниил напечатал «Розу Мира» в двух экземплярах, и второй экземпляр я зарыла на вершине хребта, который перегораживал ущелье с запада на восток. За спиной у меня был Горячий Ключ, впереди — река, а за дальними горами — море. Я зарыла там второй экземпляр «Розы Мира» в бидоне, и больше его, я думаю, никто никогда уже не найдет. Я нашла триангуляционную вышку, решив, что от нее хоть насыпь останется, отмерила тринадцать шагов до раздвоенного дерева, на дереве перочинным ножичком вырезала крест. Под этим деревом я и закопала бидон. Лес там давно разросся. Крест теперь, вероятно, Бог знает на сколько метров поднялся вверх. Да и нет необходимости никакой искать ту рукопись. Первый экземпляр мы увезли в Москву, я его хранила тридцать лет и сейчас храню. Теперь «Роза Мира» напечатана. И ничего уже не страшно.

Потом я вернулась на то место в день рождения Даниила — 2 ноября, написала этюд — вид, открывающийся с того хребта, и принесла его Дане. Это был мой последний подарок ему. Я сказала:

— Вот тут зарыта «Роза Мира».

Глава 27 РАЗЛУКА

Обратная дорога в Москву была очень тяжелой. Слава Богу, у нас были деньги, и 70 километров до Краснодара мы ехали на машине, а билет на поезд я взяла в мягкий вагон. В купе мы оказались втроем — четвертое место пустовало. Наш попутчик был в темно-синей форме. Я решила, что это железнодорожник, а он оказался сотрудником краснодарской прокуратуры. С ним мы ехали до Москвы.

Поразительная помощь со стороны разных людей продолжалась. Я знаю, что, случись беда, можно бежать, в России во всяком случае, в любой дом. Как я бегала: «Ради Бога, воды! Мужу плохо», «Ради Бога, помогите!». И помогали. На каждой станции, даже если остановка была десять — двенадцать минут, я хватала кислородную подушку и бежала в станционную санчасть. Врывалась, протягивала подушку, кричала: «Скорей! Скорей! Мужу плохо».

А прокурор из Краснодара, который, может, и распорядился, что бы к нам не сажали четвертого пассажира, оставался в купе и ухаживал за Даниилом. Мы очень о многом с ним говорили. Мы не скрывали, откуда мы: из тюрьмы, из лагеря. Говорили о пересмотрах дел, в которых он участвовал, о следствиях, о реабилитации, обо всем, про исходившем за эти годы. Работа по пересмотрам дел все еще шла. Прокурор сказал мне:

— Я Вам сейчас скажу одну вещь, которую Вы, может, не сразу поймете, для этого нужно быть профессионалом. Вот идет заседание по пересмотру дел и приговоров. Перед нами протокол от такого-то числа, в нем 150 фамилий. Все — от одного числа! Против каждой фамилии высшая мера наказания — расстрел. Мы, профессионалы, знаем, что это абсолютно невозможно, если хоть в какой-то мере ведется следствие. В один день приговорить к смертной казни такое количество людей можно, только если просто подписывать готовые списки с фамилиями и заранее установленной высшей мерой без всякого разбирательства. Это одна из самых страшных деталей всего, что происходило.

На вокзале в Москве нас ждал папа, и Даниила сразу же отвезли в Институт имени Вишневского, где он и до этого лежал неоднократно. Его туда устроил академик Василий Васильевич Ларин, сокамерник по Владимирской тюрьме.