Плавание на яхте "Заря"

После чая и угощения «тонг-балыком» (мороженой рыбой) Егорчан счел своевременным выложить печальные новости: умер Портнягин, брат проводника Бунге, и ждали скорой смерти тяжелобольного Гаврилы Санникова, всеми уважаемого якута, которого я тоже хорошо знал. Выслушав сообщения о смерти, наши якуты перекрестились и раздался знакомый чмокающий звук, выражающий иногда величайшее изумление, иногда сильнейшее возмущение или скорбь. Затем было сообщено, что Егорчан провел лето на Большом Ляховском острове, где он добыл с немногими товарищами 320 кг бивней, следовательно, две трети того штабеля, который вызвал наше удивление. Он не спешил вывезти мамонтовую кость, так как купцы заявили, что в торговле мамонтовой костью с прошлого лета наступил застой. Во время разговора вошел еще один якут, это был Николай, сын только что оплакиваемого Портнягина. Он объезжал свои капканы и заехал в поварню переночевать.

Тем временем наши каюры Николай и Василий как бы случайно сняли с себя якутскую одежду, чтобы щегольнуть нарядными матросскими куртками из черного сукна с блестящими, украшенными якорями медными пуговицами, подаренными нашими матросами в обмен на мамонтовую кость. С выражением достоинства на лице оба якута уселись у огня, закурили трубки и предоставили теперь Егорчану возможность задавать вопросы, пока оба жителя материка не насладились вдоволь лицезрением их европейского обличил. После этого наши каюры перешли к многоречивому рассказу о всех чудесах «порхода» («Зари»). Последовало описание того, как «порход» подошел к острову Котельному, похожий на покрытый лесом остров, описание множества «жилищ» на судне, огня, освещавшего все помещения без его разжигания и диковинной слышимости каждого слова из машинного отделения; особенно их поразило приветствие «с добрым днем», которое через трубу было обращено по имени к каждому в отдельности. В ответ на это раздалось протяжное: «ху-чё!» слушателей. Затем была подробно описана наблюдательная станция со всеми ее постройками, как и инструменты, при помощи которых длинный «Сивер-тойон» придвигал близко к себе звезды и т, д. Рассказали такзре о судовом персонале и особенно подробно об «Лскике», застрелившем двух привязанных ручных оленей, в ответ на что раздалось такое протяжное «ху-чё», какого ни разу не приходилось слышать.

Тем для разговоров хватило бы у якутов на много дней, а наши мысли были заняты одним вопросом: Когда прибудет почта? Доставит ли она нам известия с родины?

По нашему расчету, почта уже прибыла в Казачье, и, чтобы ускорить ее доставку сюда, лучшим средством было сообщить нарочным в Казачье, что мы ждем ее на материке. Самыми быстрыми гонцами были бы, конечно, наши проводники, которые с радостью свиделись бы со своими семьями, проживавшими в Мохнатке, в 250 «м отсюда, по дороге в Казачье. Быстрейшим транспортным средством могла служить нарта, запряженная 16 собаками с одним каюром. Но кого же из двух наших каюров предпочесть и кому дать возможность навестить семью и первому рассказать о чудесах «порхода». Не желая обижать никого из них, я решил положиться на судьбу. С ‘большим волнением оба каюра тянули узелки моего носового платка; счастье выпало на долю Василия Чикачева.

17-го утром появились два гостя, Никита и Уйбан, которые обследовали свои капканы близ поварни. Первый из них занимал пост «кандидата», т. е. избранного улусом заместителя «головы» своей округи. Из числа трех таких заместителей по истечении трёхлетия обычно избирается следующий «голова». Мы их угостили как могли лучше и подарили кирпичный чай и табак, специально взятый мною для подарков. Вскоре при морозе в 43,7° и легкой метели Василий Чикачев уехал, радостно настроенный. Он надеялся добраться до первого населенного пункта Муксуновки еще до наступления ночи, следовательно, предполагал сделать 90 км за 12 часов, если не будет пурги. Остальное расстояние— 160 км — он рассчитывал проехать за полтора дня и на третий день к полудню прибыть домой в Мохнатку. Оттуда оставалось еще 115 км до Казачьего, которые должны были быть покрыты нарочным на оленьих нартах за 12 часов.