Плавание на яхте "Заря"

21 февраля прибыл наконец Стрижев. Он доставил почту. Для меня были только телеграммы! Это была капля воды на пересохших губах жаждущего. День спустя прибыл Бруснев, с ним вместе «голова» — якут Алексей Томский, которого я знал с 1893 г. В поварне собралось 13 человек. Некоторые из прибывших страдали тяжелым надрывным кашлем. Тотчас после получения почты я должен был сделать распоряжения, составить телеграфный ответ и написать письма. От президента Академии наук поступила благожелательная телеграмма. Прибыли также газеты, но текущие заботы оттеснили пока на второй план все мысли о мировых событиях. К вечеру 24 февраля обратная почта была мной закончена, и на следующее утро Воллосович отправился в путь, Бруснев проводит его до Казачьего и оттуда, не задерживаясь, поедет по моему поручению в Булун на Лене. Там живет несколько лет норвежец И. Торгерсен, бывший штурвальный парохода «Лена», прибывший вместе с «Вегой» к устью Лены. В то время это было первое судно, поднявшееся по реке Лене. В 1893 г. Торгерсен прошел вместе со мной на боте по западным протокам дельты Лены до Олененка. Позже он участвовал в плавании по восточной протоке Лены и дальше до Яны. Мне было чрезвычайно важно получить от Торгерсена более точные сведения о судоходности восточного Быковского протока, так как я решил будущим летом пройти с оставшимся углем к устью Лены и войти в этот проток или же встать на якорь в одной из защищенных гаваней северного побережья. Через две недели Бруснев мог бы привезти мне ответ в Айджергайдах. Стрижев тоже уехал в Казачье с моими поручениями и чтобы немедленно выслать собак из Мохнатки, Ему предстояло сопровождать на Котельный первую партию промышленников на трех нартах, из которых одна упряжка поступала в распоряжение Матисена и две предназначались Бируле.

Мои нервы сильно взвинчены сумятицей последних дней. Теперь мне предстояло попрактиковаться в якутском языке, поддерживая разговор без Воллосовича. Впрочем, при помощи нескольких русских слов, принятых в словаре якутского языка, и при помощи жестикуляции удавалось установить деловой контакт с наиболее смышленными якутами.

До прибытия собак я мог посвятить свой досуг чтению привезенных Брусневым газет. Это были «Неделя» и «Восточное обозрение». Первая из них уже запрещена цензурой, вторая выходит, как и прежде, в Иркутске. Газеты охватывали период времени с января по ноябрь 1901 г.

Не первый раз я получаю в сжатой форме обзор мировых событий сразу за целый год, так как провожу в высоких широтах дальнего севера уже пятую зиму. При просмотре газет у меня создается впечатление, будто я с птичьего полета обозреваю суету Вселенной. Впервые я получил такое ощущение в конце 1885 г. и снова теперь, 17 лет спустя.

Пока я читал газеты, за мной не отрывая глаз следили оба наших якута. Какое впечатление произвели бы на моих гостей, якутов и эвенов сообщения о событиях, разыгравшихся за последнее время,— убийства многих государственных сановников, выступление христиан против китайцев, англичан против буров и т. д.!

2 марта большую радость мне доставил приезд моих друзей — Оммунджа и Максима. Мои старые друзья вошли в поварню, одетые в свои лучшие праздничные меховые шубы с приколотыми на груди медалями, полученными в результате моего ходатайства по представлению Академии наук. Торжественность этой минуты была прервана сердечными объятиями. За горячим чаем, которым их тотчас угостили, началась дружеская беседа, поскольку удавалось понять друг друга. Кроме них, прибыли еще двое — жених Конон и Егорчан, который был завербован Стрижевым для поездки на Котельный в качестве третьего каюра. Они прибыли с 36 собаками, запряженными в две нарты. Наконец прибыл мой старый друг. Джергели, разумеется в праздничной меховой одежде, украшенной всеми регалиями: нагрудной медалью за участие в экспедиции 1886 г. и большой медалью 1893 г. на шее. Встреча с ним и взаимные приветствия были очень трогательны. Перешагнув через порог, он перекрестился и поблагодарил бога, что ему довелось снова меня увидеть. Глаза у него увлажнились. За ним вошел его сын «Истипан», гордость и радость жизни Джергели. Кривоногий, на редкость некрасивый мальчуган; которого девять лет назад мать вела при мне за руку, превратился в красивого парня, хотя и низкорослого, как и его отец. Матери не было больше в живых. Оммунджа был также вдов и жил совсем одиноко. Только Максим имел, если я правильно понял, жену и двух дочерей.

Теперь началось торжество, посвященное общим воспоминаниям и радости новой встречи. Я велел подать на стол лучшее, что у нас имелось «на кухне и в погребе», а именно, помимо вышеперечисленных лакомых яств, еще три бутылки коньяку и рому, только что доставленные из Казачьего, которые были выпиты до последней капли.