Все выглядели торжественно в парадной одежде, когда я вошел и приветствовал их словами: «Поздравляю вас с праздником». На матросской куртке Расторгуева сверкала медаль. Фома выглядел также празднично в матросской форме. Затем начался розыгрыш подарков. Главным выигрышем был аккордеон, который пал на долю маленького застенчивого Безбородова. Еще были шашки, домино, зеркало, головные щетки, коробка сигар и т. д. Кроме того, каждый получил на память по перламутровой чарке. В заключение торжества я просил в нескольких словах команду не забывать о том, что празднование этого вечера знаменует искреннюю дружбу, без которой не может завершиться ни одно задуманное дело.
В кают-компании у нас было тоже деревцо, устроенное по тому же методу Толстовым и напоминавшее своими немногочисленными ветками скорее араукарию, чем елку. Зееберг вел в этот вечер наблюдения, а Бируля находился в угнетенном настроении духа и не выходил к нам. Доктор поставил на стол разложенное «а крышке ящика, как на подносе, рождественское угощение: орехи, миндаль, изюм, винные ягоды и т. д. Кроме того, открыли ящик конфет и пряников. Матисен принес преподнесенные его свояченицей подарки в надписанных нашими именами пакетах. Я получил карманную записную книжку и маленькую куклу-лыжника, видимо, чтобы она напоминала мне о моих детях. Доктор получил пивную кружку и т. д. Среди подарков Матисена было несколько бутылок кахетинского, так что я мог не доставать вина из наших запасов. Матисен завел фонограф и пока все слушали «адмиральский марш», я пошел с доктором к Зеебергу отнести ему деревцо и пакетик с угощением.
Ночь была лунная, тихая и теплая, только 27° мороза, так что на пути к станции мы с доктором покрылись испариной. Шли молча, бок о бок. Было между 8 и 9 часами вечера. Доктор прервал молчание, коротко заметив: «Сейчас на родине многие думают о нас». Из моей гортани с трудом вырвалось судорожное «Да» и я едва не застонал. Овладев собой, я дал разговору другое направление — заботы об экспедиции заглушают мою тоску по родине. Зееберг был один, так как он отпустил своего вахтенного матроса на праздничный вечер. Я внес зажженную елочку, которая ярко осветила дежурное помещение. На открытом воздухе было настолько тихо, что мы могли пронести елку с зажженными свечами. Вернувшись, застали трех офицеров за кахетинским. Вскоре все разошлись и улеглись по своим койкам. Я чувствовал себя очень усталым, было 11 часов, дома горела елка. Судорога сжимала мне горло. Я потушил свечу и мысленно перенесся домой. Как хотелось бы, мои дорогие, чтобы горе и жизненные невзгоды миновали вас! Вскоре я заснул.
На следующее утро я был на дёжурстве. На этот раз серьезное чтение и работа казались мне утомительными, поэтому я захватил с собой «Швецию» Пассарге, книгу, напомнившую мне о нашем последнем путешествии вместе с тобой, родная! День после вахты постоянно принадлежал мне. Я заказал себе ванну, которой наслаждался вечером перед сном. Выпив стакан чаю с коньяком, я лег в свежем белье в высушенную и согретую постель и спокойно заснул.
Кубрик был превращен в подлинный театр. Там был партер с креслами, откидными стульями и скамейками, даже ложи стоимостью 3 руб. 50 коп.— койки команды, которые действительно походили на ложи первого и второго яруса. Сцена отделена от зрительного зала занавесом из больших флагов. Позади сцены флагдуком были отделены уборные и гардероб артистов.