Я сослан в немоту, туда, где уже давно Макар и телята, где зимуют раки,где в бубен бьёт и старым сухим ребром играет мой ровесник бес,где в логове слов над листом бумаги согнулся, высунув перо и язык, АкакийАкакиевич, перебеливая циркуляр, спущенный по инстанциям ему с небес.Плачь не плачь, утони в слезах, но, если, если тебе изменила Муза,если над притяжением, над упругой волной словесной утрачена власть,что тебе жар глаголов, тяжесть существительных, клейковина союзови наречий неверная, невесомая и не очень понятная вязь?Я – ловец и добыча, живу у словесной реки, вдоль её гужевого потока,там, где бог из плавучей машины, как капитан Немо, вываливается и подслеповато щурит глаза,я бреду вдоль течения, бесполезными жабрами хлопая, как после потопа,и в обратный бинокль, пролетая, безмолвно глядит на меня стрекоза.Я молчу, я молчу, я молчу, я молчу, покуда по верхнейстороне воды медленно приближается утлый, угрюмый чёлн,и впустую перебираю мерёжи синтаксиса, трясу грамматики верши:где откуда куда вот теперь и если впрочем будто и уже ни при чём…
Юлия Белохвостова
«Болеть нельзя. И умирать нельзя…»
Болеть нельзя. И умирать нельзя,пока звонят по праздникам друзьяи есть, кого позвать на день рожденья.Пока не все закончены дела,в саду ни разу слива не цвела,не варено сливовое варенье.У мамы отопленья дома нет.А мама есть, ей восемьдесят лет,она не хочет выходить из дома.Есть яблоки, не пропадать же им?В кастрюле тесто кажется живым,такая в нем растущая истома.А ты томишься, сочиняя стих,момент для засыпанья пропустив, полночи провозившись с пирогами.Раскладываешь по пакетам снедьи думаешь, что – нет, нельзя болеть,когда наутро надо ехать к маме.