Почти ничего не осталось от той, что любила меня,Быть может, лишь самая малость, какая-то, в общем, фигня;Ничтожная жалкая доля от чувств, что питала она:Навязчивый вкус алкоголя; рельеф обнажённого дна.Мы зря перед Смертью трепещем, напрасно о близких скорбим;Внизу, среди впадин и трещин, во тьме отступивших глубин,Доверчиво, просто, по-детски сказала, прощаясь, она:«Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна».Я век коротал в бессознанке, но чуял, как гад, каждый ход.Прощание пьяной славянки запомнил без знания нот.На смену большому запою приходит последний запой;А мы остаёмся с тобою, а мы остаёмся с тобой,На самых тяжёлых работах во имя Крутого Бабла;Я век проходил в идиотах; ты медленно рядышком шла.Меняя своё на чужое, чужое опять на своё,Мы вышли вдвоём из запоя… Почти не осталось её.Щекой прижимаясь к отчизне, в себе проклиная раба,Мы жили при социализме, а это такая судьба,Когда ежедневную лажу гурьбой повсеместно творят…И делают то, что прикажут, и действуют так, как велят.Летят перелётные птицы по небу во множество стран,Но мы не привыкли стремиться за ними… ты помнишь, как намНе часто решать дозволялось, в какие лететь е…я?Почти ничего не осталось от той, что любила меня.Все трещины, впадины, ямки: рельеф обнажённого дна;Прощание пьяной славянки; родная моя сторона;Простые, но важные вещи – как воздух, как гемоглобин.Мы зря перед Смертью трепещем, напрасно о близких скорбим.Где рухнула первооснова, там нет никого, ничего:Мы не полюбили чужого, но отдали часть своего.Уверенно, гордо, красиво – не знаю, какого рожна:«Таков нарратив позитива», – сказала, прощаясь, она.Быть может, лишь самая малость – и кончится это кино:Унылый столичный артхаус, типичное, в общем, говно,Но нам от него не укрыться в осенней дали голубой,Летят перелётные птицы, а мы остаёмся с тобой.