- Что ты продавал? – Вайолет крутила пластинки, подол ее юбки раскрытым веером покрывал ковролин вокруг ее поджатых ног. Ей казалось, что Джеймсу не более тридцати пяти, а раз так, то и подняться он мог за счет акций или каких-то иных ценных бумаг. В общем, на том, что так ценят в этом, двадцать первом, веке.
Он говорил «нефть», а она не верила, смеясь, думая, что нефтяные магнаты выглядят совсем по-другому.
«Политика нейтралитета» Вашингтона, опьянение успехом и распространение своей идеологии на другие страны в начале XX столетия, последствия приобретения Аляски в Филиппин и, наконец, сухой закон января тысяча девятьсот двадцатого года – они говорили обо всем, они спорили, он позволял ей это, потому что ему была интересна другая точка зрения. Никто никогда не пытался ему перечить, а она делала это с таким энергичным запалом и шармом, который был присущ лишь ей одной. Она не одевалась и не вела себя как кокетка голубых кровей, но он заставлял ее желать играть такую роль.
Он учил ее пить и разбираться в алкоголе и поил дорогим холодным шампанским. Ее щеки пылали, а глаза блестели. Он так был похож на Кита, и в обычном состоянии она бы зарыдала от безысходности, но она была навеселе от градуса и утешалась иллюзорной мечтой. Кит мог делать что угодно, быть в эту секунду с кем угодно. Да, она жаждала знать о нем хоть что-нибудь еще кроме чертовой марки его любимых сигарет, но она была с Марчем, и это перекрывало все печальные размышления. Ведь он так был похож на Кита.
Иногда, когда она позволяла, он устраивал настоящий ужин, потому что ему было скучно, а она нравилась ему. Она была ему нужна, пускай сама девушка этого открыто не понимала. Безусловно, она понимала это где-то в глубине души, ведь так просто ничего не дается и богатеи не кормят тебя задаром фазанами и перепелками во всевозможных соусах. Но ей было все равно. Чего бы он ни хотел, она была согласна. Все это было ново. Все это ей нравилось. Он не прикасался к ней, никогда не пытался, хотя глаза и намеки говорили лучше любого прямого текста, но он никогда не выходил за рамки приличия открыто. Он держался как джентельмен и заставлял ее чувствовать себя особенной, важной персоной, которую здесь всегда ждут и чтят.
И с каждой минутой, что она проводила в его номере, с каждым словом и жестом она чувствовала это. Она становилась все более холодной, более жестокой, черствой и циничной, даже в большей степени, чем была всю свою жизнь. Как нужный толчок, как правильный пинок, которого она ждала весь год – Марч и был тем, кто постепенно запускал в ней все самые страшные потаенные процессы, которые при должном уходе могли выключить всю добродетель, всю совесть, всю мораль на какую способен живой здоровый человек.
***
Международную конференцию психоневрологов решено было проводить в «Кортезе». Один лишь Бог знает кому, почему и зачем потребовалось выбирать именно этот отель из массы других, более раскрученных и более пафосных. Вайолет казалось, что это как-то связано с Китом, ведь его мать, насколько могла припомнить девушка, имела какое-то отношение к медицине, а раз и отец его был совладельцем, то вывод напрашивался сам собой.
Всегда выглядевшая крайне безучастной, сейчас же Лиз казалась взволнованной, если даже не возбужденной. И если Айрис всегда была при деле, смешно торопясь по коридорам то в один, то в другой конец необъятного здания, то Лиз, спешно преодолевающая расстояния от бельевой до прачечной с кипой полотенец в руках, удивляла и даже забавляла, но неизменно восхищала.
С раннего утра скудное количество персонала «Кортеза» было как на иголках. Вайолет чувствовала себя чрезвычайно странно: с одной стороны давила ответственность – нельзя было расплескать на пол напитки или забыть какое-то поручение, - а с другой стороны эта самая ответственность захватывала. Всегда избегавшая любых обязательств в школе и университете, ярая противница коллективной движухи, сейчас же Вайолет была рада и даже горда за то, что именно ей поручили. Она была в центре действий, ей нравилось то, что она делала, и это доставляло невообразимую радость.
В семь утра Вайолет переняла ключ от дальнего зала, метнувшись по главной лестнице к массивным деревянным дверям пустого холодного помещения. Телефон на ресепшене разрывался от постоянных звонков, и Айрис еле успевала переключать на вторую линию, прося собеседников не первостепенной важности подождать секунду-другую.