Плеяды – созвездие надежды

— Кстати, господин посол, я побывал в ауле Сырлыбая, узнал кое-что. Бедняга Таймас еле-еле дышит, не знаю, поднимется ли теперь когда-нибудь на ноги. Бьют его пять-шесть раз в день, кормят отбросами из собачьей миски; вырывают волосы с головы и тела, вроде бы, говорят, рыжий волос помогает от сглаза, а Таймас-то рыжий... Кто-то пустил слух, что этот пес — так его называют в ауле Сырлыбая — не прошел у муллы обряд обрезания. И что же над ним учинили? Раздели донага! К счастью, Таймас побывал в руках муллы, поэтому пока оставили его в живых.

Нияз смаковал свой рассказ, будто историю из «Тысячи и одной ночи». Тевкелева пробирала дрожь. Султан Нияз между тем вступил в другую колею: похоже, от его глаз ничего не укрывалось. «Может, он не такой уж размазня? — мелькнуло в голове у Тевкелева.

— С татарином, грозят, мы рассчитаемся по-своему. Его глазами накормим мух? Кожу с него сдерем с живого, глаза выколем, язык отрежем и отошлем с солдатами царице-бабе с письмом. Так в полный голос и заявляют, «Добро разграбим, свиту оберем до последней нитки и все поделим между собой!» Да-а-а, их сейчас, врагов наших, очень много. Потому они такие смелые: соберемся, мол, с силами, разобьем начисто башкир, нечего им самим к нам шастать да послов всяких возить. Но больше всех зол Сырлыбай, он мне так и сказал: передай своему родственнику Абулхаиру, — чтобы образумился, да поскорее, а не то поздно будет. Пусть отступится от этого чужака, не то простится с головой!

Выложив новости, Нияз наконец убрался. Когда он живописал страшные картины, лицо его не дрогнуло ни разу, а глаза блестели так, словно он рассказывал увлекательную сказку.

В ту ночь Тевкелев не сомкнул глаз, стараясь разобраться, где правда, а где вымысел в рассказе Нияза. Своим людям он решил пока ничего не сообщать, чтобы не будоражить их.

На закате следующего дня к нему прискакали Байбек и еще четыре всадника от хана. Байбек, как обычно, залебезил, засылал его вопросами:

— Господин посол, в здравии ли вы, в целости ли ваш скот? — На лице у этого человека всегда улыбка, спина всегда полусогнута. — Опять будете гневаться на меня, господин посол, опять, знаю, не согласитесь, но хан приказал мне, и мое дело выполнить приказ... Пусть господин посол без промедления передаст мне все свое добро.

Сердце Тевкелева екнуло: «Все идет так, как я и предполагал». Он вызвал к себе на совет башкирских баев Кокаша, Алдарбая, Кадрияса и Юмаша.

Услышав новость, башкиры насторожились:

— Это же разбой!

— Может, хан теперь сам собирается учинить над нами насилие?

— Нет, нельзя отдавать наше добро! Без него мы никому тут не будем нужны! С нами перестанут совсем считаться!

— Не отдадим! Не отберет же хан все силой, не решится! А поднимет на нас руку, мы ведь тоже драться умеем!

— Сколько можно терпеть от них, проявлять покорность?!

— Если хан не знает, куда девать свою силу, почему он не применит ее против своих разбойников? Почему не усмирит их?

Тевкелев понимал: нельзя ссориться с ханом, нельзя рвать с ним отношения. До добра это не доведет. Надо ждать, тянуть время. Надо вызвать сюда Букенбая и посоветоваться с ним.

— Нет, ссориться с ханом не в наших интересах, без его поддержки нам с вами не миновать беды. Мы совсем одни, и мы оторваны от родины... Надо ответить хану, что настоящее время его просьбу выполнить не представляется возможным, а сами попытаемся повлиять на хана через Букенбая.

Слуги вернулись к Абулхаиру с пустыми руками, он рассердился и опять погнал их к Тевкелеву с такими словами:

— Я не собираюсь латать его тряпками стены моей юрты! Две телеги с русским добром не дают покоя нашим ртам. Эти смутьяны очень опасны, и не успокоятся, пока не получат своего. Не дадим сами — отберут силой, никого не пожалеют, убьют и посла, и меня, и все наше окружение... Жизнь дороже любых тряпок. Будем живы, все у нас будет.

Упираться дальше не было смысла. Тевкелев отдал людям хана два сундука, два тюка в впридачу кое-что из своей собственной одежды. Дрожащей рукой вывел в журнале: «19 ноября хану Абулхаиру передано подарков на восемьсот восемьдесят семь рублей пятнадцать копеек».

Ночь прошла тревожно. Ни один человек не спал. Каков уж тут сон, когда такие дела творятся. «Теперь, — шептали люди, — скорее всего следует ждать чего-то ужасного. Или истребит всех нас сам, или пошлет гонцов к своим противникам. Доживем ли до следующего утра?»

Люди писали домой прощальные письма, не надеясь что они вернутся в родные места. Тевкелев ломал голову, как бы утром кому-нибудь устроить побег из ставки, подать весть о себе в Уфу.

Обойдя утром весь свой стан, Тевкелев убедился, что он как стоял, так и стоит, все до единого живы-здоровы.