«Стало быть, сейчас русский посол боится меня больше всех. С другой стороны, именно я способен больше всех и осчастливить его. Посол, чувствующий свою зависимость, и держаться будет поскромнее, и поменьше кичиться перед биями. Глядишь, и этим больше расположит к себе людей... К тому же не захочет, в случае чего, последовать за теми, кто будет ему нашептывать: «Оставьте вы этого хана! Идите под нашу защиту! Хан не только с народом своим управиться не способен, он и безопасность вашу обеспечить не может!»
Да-а-а, ладно все получилось, ладно! И добро при мне, и посол при мне, и Кудайназар должен вот-вот объявиться из аула шектинцев: вдруг ему удастся уговорить их и они освободят Таймаса?.. Теперь, слава аллаху, посол будет мне доверять не меньше, чем Букенбаю. Странно все-таки: опытный вроде бы человек — посол русской царицы, а никак не смекнет, что у нас с Букенбаем нет секретов друг от друга. Доверчивый и спесивый, гордый и наивный!.. Ну, а не станет доверять, то бояться станет. И чем больше будет бояться меня, тем сильней потянется к Букенбаю и Кудайназару. Значит, наше решение сняться с прежнего места и безо всяких лишних слов и объяснений перебраться сюда, в глушь, себя оправдывает... Да, посол теперь наполовину наш пленник, деваться ему некуда! И чем больше он сблизится с Букенбаем и Кудайназаром, тем в большую зависимость от нас попадет!
Теперь... теперь не подвела бы удача! Лишь бы Кудайназар чего-нибудь добился от шектинцев! Если Таймас будет вызволен, я избавлюсь от мучительного чувства неловкости перед русским посольством, покажу, что я все же обладаю властью. Это будет удар для враждебно настроенных против меня биев».
...Наконец-то всевышний явил Абулхаиру свою милость! Кудайназар вернулся быстро, да не один, а с тридцатью аксакалами во главе с бием Даумбаем. Абулхаир был счастлив не меньше, чем когда-то на Аныракае после блистательной своей победы! Однако перед гостями никак этого не обнаружил, оставался непроницаемым и сдержанным.
Даумбай поглаживал огромной пятерней бороду и, будто прося прощения, бубнил смущенно о том, как долго они сомневались, долго меж собой советовались, тянули с ответом послу великой белой царицы... По всему было видно, что Даумбаю перед послом неловко признаваться в этом. И еще... томит его неизвестность, то, как оно, подданство это, еще обернется в будущем...
— Да, куда тут денешься? В тяжелые живем времена! Нельзя обойтись без надежного укрытия, иначе погибнешь, как овца в джут! — Бий и вздыхал, и охал, и кряхтел, но речь продолжал: — Ничего не добьются наши племена, если станут искать лучшую долю всяк себе! Подумали мы и решили: положиться, Абулхаир, на тебя! Решай сам, с кем нам быть, у кого искать защиты и покровительства... Тебе виднее, а мы последуем твоему примеру. Так что мы пришли сказать: теперь ты в ответе за наши беды и радости, а мы идем за тобой!
Абулхаир отвернулся, чтобы скрыть нечаянные слезы, подступившие комком к горлу. Чтобы не выдать волнения, он долго молчал. Потом обратился к Даумбаю:
— Спасибо, Даке. Вы всегда поступаете мудро, как и положено аксакалу. Недаром в народе говорят: даже яд пей со своим племенем! — Абулхаир обращался к бию, но не только к нему, и это понимали все, кто его слушал. — Мы живем во времена, когда нас ждет погибель, если мы не объединимся. Мы ищем спасения, мы ищем верную дорогу не для себя, а для всего народа нашего! Нас не хотят признавать, отворачиваются от нас, и не только сильные. Поэтому-то мы никак не можем освободить собратьев наших, которые уже два года томятся на чужбине. Разобщенность наша — враг наш! Станем подданными России — освободим джигитов наших, семьи наши! Есть они и в краях, подвластных русской царице, здесь мы решим дело без жертв и споров. Мы привыкли кричать: «Мы свободные, мы вольные!» Но ведь и нищий, который ходит по аулам с протянутой рукой, тоже считает себя свободным. Но подумайте, какой смысл в такой свободе, если нищий не ведает, в каком овраге отдаст богу душу?.. А между тем — куда ни глянешь — повсюду живут народы под защитой более сильных. И ведут они себя как задиристые мальчишки, которые сами отбирают у других альчики и сами же при этом грозят: «Не троньте нас, а не то пожалуемся старшему брату!»... Лишь нам не на кого положиться. Долго ли мы будем такими вот «свободными и вольными»? Свобода эта стала бельмом на глазу у алчных врагов. Умнее будет найти нам надежное пристанище. — Абулхаир остановился, оглядел всех требовательным взором. — Если хотите взвалить на меня бремя ответственности за возможные беды, что же, на то воля всевышнего. Я могу лишь добавить, — Абулхаир прокашлялся, — что ваши родные и дети получат свободу, как только русский посол вернется в Уфу. Башкиры отпустят наших тотчас же.
— О, спасибо, спасибо, утешил! Мы только о том и мечтаем, чтобы увидеть целыми и невредимыми наших родных! — оживились люди.
Абулхаир поднялся с места, расправил плечи и сказал: