Плейбой

— Ооо, ну всё, мы его теряем — заполыхали искры, — фыркаю, закидывая руку Максу на шею. — Предлагаю отправить на костёр Романова, который нас всех проклял.

— Со слов про «всех», пожалуйста, поподробнее, — тут же подозрительно щурится Кир.

— Да это я так, к слову, — отмахиваюсь с напускным пофигизмом, хотя в груди снова мерзко колются осколки души. — Вряд ли ты разделял нашу банду, когда хотел от души поделиться своим «не мне же одному страдать»…

Парни пересмеиваются, но как-то натянуто; на прошлых выходных, когда мы собирались у меня на даче — ей Богу, не помню, когда последний раз так лихо бухал — я кое-что заметил: среди нас всех только я всегда нёс херню, когда хотел скрыть, насколько хреново мне на самом деле, а в этот раз мою манеру общения перенял и Соколовский. И если я прав — а я прав — значит, у него если не такой же пиздец в жизни, как у меня, то не намного слабее; я бы поставил на то, что среди оставшихся холостяков на очереди Костян с Максом, потому что Ёжик — тот ещё мартовский кот, а на меня никто не подумает. И судя по тому, что я сейчас вижу — Макс или найдёт себе нормальную бабу вроде Ксюхи, или сломается.

Таким, как Соколовский, нельзя всю жизнь просто трахать баб налево и направо, что бы они ни говорили. Не зря же его на адреналин потянуло…

И где только жизнь в эту лютую срань повернула?

— Мляя, хочется чего-то фееричного, — почёсывая подбородок, бормочет Корсаков. — Давайте намутим чего-то, а то такое ощущение, что мы в отчаянных домохозяек превращаемся.

— Дорогой, ты хлеба купил? — на женский манер хлопая ресницами, пищит Матвеев, вешаясь на Егора.

— Этот вопрос, дорогая, Романову задай, — ржёт тот в ответ и посылает Киру воздушный поцелуй.

Бля, как же я скучал по этим придуркам.

— Кстати, по поводу хлеба: Ксюха торт испекла — с тонной крема, шоколадной крошкой и орехами — весь набор углеводов, — скалится Романов во все тридцать два.

— Ну, тогда не жди меня сегодня домой, мама, — поправляю невидимый галстук и слышу смех парней.

— Я бы не отказался от крема, да, — мечтательно закатывает глаза Костян.

— А я люблю орехи, — улыбается Егор.

— Я один тупо бухать хочу? — чешет подбородок Макс, и я фыркаю.

— Истину глаголишь, брат мой, — фыркаю.

— Ага, но только сегодня я пас, — тут же открещивается Соколовский.

На него обращаются четыре пары глаз.

— Ну ты и динамо! — удивлённо вскидывает брови Костян.

— Уму непостижимо… — хмурится Ёжик.

— Ну, раз такое дело, тогда все по домам, — задумчиво хмыкаю и первый сваливаю в «туман».

Только оказавшись вне зоны видимости парней, позволяю себе выдохнуть и до боли стиснуть зубы: за такую актёрскую игру я заслужил не только «Оскар», но и монумент до небес.

До квартиры добирался как в тумане; не помнил даже, как дверь открывал — в себя пришёл только после второй или третьей стопки коньяка, которые обжигали глотку, будто я глотал кипящий гудрон. Помню, как удалял фейковую страницу в ВК, с тоской отметив, что Кристина внесла меня в «чс», и как писал ей, что люблю и жить без неё не могу — уже со своей настоящей. Со стороны наверно выглядело жалко и позорно для «реального пацана» и «мажора», но мне было глубоко похер — если это поможет вернуть её, в чём я, в общем-то, сильно сомневался.

Помню, как на следующий день прогулял пары, потому что с утра была добавка, да и видеть никого не хотелось, а уже вечером я выслушивал от Макса, как тот «трахнул девственницу». Я по-прежнему прикидывался идиотом и ржал от души — пару раз, правда, чуть не спалился — но после слов Ёжика о том, что у него месть переросла в горизонтальную плоскость, я понял — этот пиздец никогда не закончится.

В пьяном угаре я провёл почти весь остаток января, потому что по-другому просто не выдерживал, изредка отвлекаясь на редкие вылазки в Конус — парни были настолько заняты налаживанием личной жизни и исправлением ошибок, что я большую часть времени был предоставлен самому себе, а это не способствовало отвлечению от мыслей о Кристине; ну и как результат — с меня можно было написать картину и моей рожей вгонять людей в депрессию.

В феврале я сделал ещё одно открытие — скорее негативное, чем удивительное: у каждого из нас — не считая Романова — не получалось построить отношения сразу, без каких-либо интриг, недомолвок и недопонимания. Должно быть, это была кара за то, что в прошлом мы слишком легкомысленно относились к отношениям. У Макса было попроще, хотя там тоже без ложки дёгтя не обошлось, но у остальных — у Костяна с Ежом, у меня — ситуация была одна хлеще другой. Матвеева угораздило влюбиться в девушку, которая его люто ненавидит, а Корсакова подвела его самоуверенность — нужно башкой своей думать, прежде чем что-то делать. Но, несмотря на всё это, никто из них не сдавался без боя; никто не опускал руки и боролся за то, чтобы получить девушек, которых они хотели.