Плейлист смерти

Мне понравилось, что он не стал распространяться на эту тему, а просто признал мое горе. Лучше от этого не стало, но мне и не могло стать лучше.

– Она сказала, что хотела помочь ему, – начал я. – И должна была встретиться с Джесс на вечеринке, но не пришла.

– И здесь на сцену выхожу я, – криво улыбнулся Эрик.

Я почувствовал облегчение, оттого что он меня понял. И стал ждать продолжения. Но он, похоже, крепко задумался. Затем сделал большой глоток воды, словно подзаряжался для дальнейшего разговора.

– Какого черта, – наконец выдал он. – Все мои друзья в курсе. А если ты будешь тусоваться с нами, то тоже узнаешь. Пошли посмотрим. – Он встал с кресла-мешка так грациозно, как только можно было это сделать, и направился в угол, где рисовал вчера. Я последовал за ним и стал вглядываться в портрет, в те самые черты на холсте, которые показались мне очень знакомыми. И тут до меня дошло почему. Я взглянул на Эрика.

Он кивнул.

– Мы с ним были вместе.

Ну конечно. Слухи о Джейсоне. И Астрид упомянула о том, что Эрик пережил тяжелый разрыв. Но мне-то откуда было знать? Да, оба парня геи, но это вовсе не означает, что они непременно были парой. Странной парой.

Мы пошли обратно, снова сели, и Эрик заговорил.

– Мы познакомились в церкви – ходили в одну и ту же воскресную школу долгие годы. И, думаю, чувствовали себя одинаково, когда священник метал громы и молнии на головы гомосексуалистов. Мы оба были тайными геями, хотя он больше боялся разоблачения, чем я. Я просто считал это моим личным делом, и ничьим больше, и не был готов говорить с семьей о своих проблемах. Но его семья суперрелигиозна, и он представить не мог, что произойдет, если они прознают о его наклонностях. Дело осложнялось тем, что, хотя они жили в восточной части города, денег у них практически не было, и он рассчитывал на церковную стипендию для колледжа, а если бы они прознали о его ориентации, он лишился бы малейшей надежды на нее.

Так вот, значит, что он имел в виду: «Большинство людей здесь предпочтут таиться, чем рискнуть, ну, скажем, потерять стипендию, потому что твоя церковь вдруг обнаружила, что ты гей». Я решил, он просто сделал дежурное замечание, а он говорил конкретно о Джейсоне.

Эрик помолчал, глотнул еще воды, и я инстинктивно понял, что он хотел изложить эту историю кому-либо – от начала до конца, а такой возможности у него прежде не было.

– Это действительно тяжело для вас обоих, – сказал я.

– Да уж, – с признательностью подтвердил он. – Я знаю, Джейсон может вести себя как настоящий засранец, но он не был таким, когда мы были вместе, а те двое не имели к нему никакого отношения. Он был другим. Это трудно объяснить. Но мы были счастливы. По крайней мере, мне так казалось.

– Но что-то произошло, – сказал я. – В день вечеринки у Стефани Кастер. – Должно быть, они расстались именно тогда, но мне не хотелось говорить об этом вслух.

– Именно тогда, – произнес он, словно читая мои мысли. – Мне до сих пор неизвестны все детали – мы с Джейсоном так и не общаемся. Но я кое о чем догадываюсь. Думаю, его друзья прознали, что он гей, и перепугались. Сказали, что если он хочет иметь с ними дело, то пусть завяжет с этим. – Он засмеялся, но это был невеселый, неприятный смех.

– И тогда ты позвонил Астрид?

– Нет, я был в курсе, что она должна идти на вечеринку, и создавалось впечатление, будто ей важно там быть – деталей я опять же не знаю. Но, думаю, Тревор и Райан решили, да, Джейсон порвал со мной, но этого мало, и надо загрузить меня по полной, чтобы я и пытаться не смел вернуть его обратно.

Я не слишком понял, что он имеет в виду:

– Как это?

– Они открыли глаза моим родителям. И тут я сломался. Хотел позвонить Астрид, но у меня началась истерика. Я рыдал и практически не мог говорить.

Что-то во всем этом заставило меня почувствовать почти зависть – ведь я был не способен плакать о Хейдене.

– Я подхватил девчонок, чтобы отвезти их на вечеринку, но говорить по-прежнему не мог. – Астрид, наверное, подумала, будто со мной что-то случилось в физическом смысле. Когда мы приехали, она отказалась выйти из машины; сказала Джесс, все будет о’кей, она скоро придет, но ей нужно какое-то время побыть со мной. Я не просил ее об этом, но был очень ей благодарен, хотя в результате все пошло кувырком. До сих пор корю себя за это.

«Мы с тобой оба чувствуем себя виноватыми», – подумал, но не сказал я. И вообще, я не знал, что делать. Вспомнил, что когда вякнул о семье Эрика, принявшей его, Астрид сказала: «Да, теперь приняли», а Эрик сразу же заткнул ее. Я ввязался в их дела, ничего не понимая, и не хотел повторять своей ошибки.

– Мне очень жаль, – произнес я.

– Спасибо. Сейчас все хорошо – ведь я не то чтобы не хотел говорить им, а рассчитывал сделать это в свое время, по-своему. Они не гомофобы; просто не очень-то общались с геями, и они не сразу привыкли к тому, что их первенец не такой, каким они его считали. Но в некотором смысле жизнь у меня стала легче – теперь я не должен постоянно дрожать и бояться, что все всё узнают. И я могу одеваться и вести себя, как душе угодно.