Плейлист волонтера

Оса, воспользовавшись своими (не знаю, откуда взявшимися) связями, пробивает биллинг дедушки у инженера мобильной компании. Тот присылает нам карту с указанием сектора, из которого в последние полдня поступали сигналы телефона деда. Конечно, это не похоже на херовый сериал российского телеканала, где по телефону можно определить точное местоположение человека. Это возможно – но только для ряда подразделений ФСБ. Для очень узкого ряда. Нам же достается карта, на которой указан сектор, т. е. угол в 120 градусов, вершина которого находится на антенне сотовой связи. Против этого угла лежит малый сектор, который называется «лепестком», – это обратная засветка антенны. Большой сектор в данном случае представляет участок площадью в 8–12 кв. км, а малый – 2–3 кв. км. Большой ограничивался железной дорогой, так что площадь поиска тоже выходит невеликой – 3–4 кв. км. Это немного, есть надежда на быструю и победоносную войну.

По приезде на место мы встречаемся с сыном – и, услышав описание местности, тот нас озадачивает: «Здесь такого нет… он словно описывает парк у своего института». Да, ситуация хуже, чем мы предполагали.

Из опроса деда выходило, что он в лес вообще не собирался, а шел в магазин (и на обратном пути пропал).

Странным кажется и сектор, из которого поступает сигнал: чтобы попасть туда, деду надо было пройти километра 3–4 в сторону, обратную от дома, при этом пересечь чужую деревню. В самом секторе, где был зафиксирован сигнал, 80 % площади покрыты болотом, причем большей частью – настоящим, полноводным, на основе умирающего озера.

Таким образом, вместо большого массива достоверных данных мы имеем противоречивые, взаимоисключающие даже вещи: слова деда и биллинг.

Приехавшие волонтеры смотрят на карту – и не верят, что дед в указанных секторах. Они – отчасти справедливо – задаются вопросом: зачем им идти в те квадраты? Я мотивирую – данными биллинга, которым надо было верить в силу того, что это – технические данные, а не бредятина дедушки.

Волонтеры уходят без особой веры в успех, а всего через полчаса в рацию начинают прилетать проклятья: «Заря, уже по шею, тут просто нельзя пройти!» / «Заря, мы в тростнике, тут и днем не продраться!» / «Заря, у меня все люди насквозь мокрые, и тут никаких елок… и холмиков… вообще тут негде лежать, тут вода!». В этот момент возникает странное ощущение, что лучше по шею в прохладной воде брести по болоту, чем сидеть на Заре. Уж лучше быть в группе, которая пытается справиться с задачей, чем координатором, который нагородил какой-то херни в глазах товарищей.

Буквально за пару часов десяток боеспособных групп вымотаны в болоте – а результата нет.

Звоню деду. Телефон молчит.

Нервишки начинают шалить. Пропавший был на связи. У нас есть биллинг. У нас – огромный ресурс. И – нулевой результат.

К утру все волонтеры разъезжаются, со мной остаются лишь Зид, Татарка и Оса. Я решаю закрыть еще одну задачу – пройти вдоль железки; если дед лежал рядом с насыпью, то он мог воспринимать ее как «холм». Поэтому мы идем от начала и до конца сектора биллинга по железной дороге, просматривая кусты по сторонам; безуспешно.

Мы возвращаемся в штаб, и я снова набираю деду. Он – удача! – берет трубку.

– Алло! – говорю.

– Алло, – говорит дед.

– Дед, это спасатели, мы тебя ищем! – говорю я.

– Дед, это спасатели, мы тебя ищем, – отвечает он.

– Дед, пожалуйста, сосредоточься! – прошу я.

– Дед, пожалуйста, сосредоточься, – отвечает дед.

Жуткий диалог продолжается минуты две, после чего я нажимаю «отбой». С таким я не сталкивался никогда – и понятия не имею, что делать при повторении моих же слов пропавшим.

– У меня тут бутылочка шампанского есть, – голос Татарки выводит меня из оцепенения. – Поехали купаться?

Июньское солнце утром идеально для купания. Прохладная вода, легкие пузырьки шампанского – как будто мы герои французского кино, какие-то годаровские сумасброды, а не заебанные поисковики. После бокала шампанского, пары глотков кофе из термоса и купания – я снова бодр на пару часов.

Едем в магазин, куда позавчера направлялся дед, чтобы навести справки. Продавщица подтверждает, что он приходил: взял 2 бутылки водки, одну из которых, по обыкновению (о котором сын и не слышал), выдул тут же, у магазинчика.

На улице было +27. Пол-литра водки на жаре – это сильно.

Становится понятно, почему он так хотел пить. И почему не мог идти – тоже более-менее ясно: сильнейшее обезвоживание и его «детки» – галлюцинации, делирий и эхолалия (так, я потом выяснил, называется повторение слов).

Пешком мы еще раз проходим предполагаемый путь деда от магазина до дома и находим место, где можно было сбиться: достаточно было пропустить калитку, соединявшую два СНТ, и войти в следующую, которая вела прямиком в лес. Ошибка ориентирования в дверцах, так сказать.

Сил уже не остается. Едем домой. Я понимаю, что времени мало и терять его нельзя – но вчетвером, на фоне усталости, наши шансы близки к нулю.

Днем я рассказываю Жоре о проделанной работе, комментирую заполненную треками карту.

– Жор, скорее всего, я его уже убил.