Плейлист волонтера

А вот Сидорова обнаружила неплохие вокальные данные – и пела Пугачеву, песню за песней, и это было хорошо.

Я подвел черту вечеру, когда в пылу угара орал «Полюби меня» и вскочил на стеклянный столик, который, разумеется, разбился. Я наебнулся, но допел. Бесконечная кредитка Сидоровой выручила с боем посуды и мебелью.

Пока мы весело проводили время, Жора соображал, как ему действовать дальше. Он поставил Отари условие – больше не пытаться покупать баб в отряде, а девок (самых умных) попросил – не сам, изустно, а через людей, – не раздувать скандал.

Потом я несколько раз слышал осуждающие речи в адрес Жоры за это. Дескать, надо было гнать Отари ссаным веником из отряда. Но Жора был бесконечно прав: если бы он выгонял из отряда ублюдков, травмированных и извращенцев, движуха бы умерла на следующий день. Порядочные, обычные, нормальные, советские люди не могут работать в поиске пропавших: это дело истощает, и пополнить силы быстро может только пассионарий, перверт.

Хрупкий, с которым мы обсуждали эту историю, очень точно подвел черту: «Это блядь наша новая искренность. Прощать за всю хуйню».

40. Сергей Трофимов: «Снегири»

Отряд был славен тем, что даже без заявок находил себе работу – через СМИ. Видит некий волонтер, что кто-то пропал, сообщает по отрядному номеру – и начинается: прозвоны, отправка людей на место и прочие прелести жизни.

Так было и в этот раз. KashaMalasha и Скрипач с целой группой волонтеров сидели на обучалке у Феди с погонялом «Эсочка», специально приглашенного из Питера лидера тамошнего (другого, независимого от нас и даже более «умного») отряда. Федя, иллюстрируя какую-то свою мысль, брякнул: «А вот сейчас давайте проверим методику на первом попавшемся поиске» – и тут же загуглил «пропал человек» в новости. Аудитория увидела на огромном экране проектора сообщение: «Пропали двое детей, Кировская область».

Два брата, 8 и 10 лет, взяли мешок и пошли в лес ловить ежа. Вот так запросто.

За окном – ноябрь, дети ушли двое суток назад. Шансы найти их живыми и так стремились к нулю, а в Кировской области (–2 ночью, +2 днем) можно было мечтать только о чуде.

Через час лучшие люди отряда с жопой в мыле организуют транспорт, спальники, фонари, рации, узел связи, навигаторы и прочее. Вечером на место отправляются человек 20, половина – поездом и на авто, другая половина – самолетом, и сразу планируется отправка следующей группы – через три дня.

Я в это время расслабленно прозябаю, потягивая виски и наслаждаясь тем, что родители уехали. Я был предоставлен сам себе и в ближайшие дни должен был только заехать к детям. Но Жора резко меняет мои планы: «Штапич, полетишь в следующей группе, примешь координацию у Каши и Скрипача».

Несколько странное чувство – три дня наблюдать за поиском и не участвовать в нем, но зная наперед, что нужно будет включиться и тащить самому. У Каши и Скрипача таких масштабных поисков прежде не было, и ожидать можно всякого. Жора, вызвавший меня для консультаций перед отправкой, подтверждает это:

– Слушай, главная задача – помириться с полицией.

– В смысле?

– У Каши случился дисконнект, они вместе не работают…

Задание вообще не по мне – я с ментами никогда не мирился, всё больше ругался, или втихомолку ненавидел, и редко, когда понимал, что люди адекватны, продуктивно сотрудничал. А тут – мириться? Но расклад таков, что полиции на месте – человек 200, МЧС – человек 50, а нас – и того меньше…

Мы отправляемся группой человек в 10. Аэропорт, самолет, «Газель», колдобины отвратительнейших дорог. В Кирове дороги состоят из колдобин и ям. Это некая удивительная текстура, которой замостили пространство.

Сидорова, для которой столь глубокое проникновение в тыл родины случилось впервые, смотрит в окно на тающий на лету снег и бесконечный еловый лес.

– Вот она какая, Сибирь, – задумчиво произносит она.

– Это не Сибирь, – на автомате поправляю я.

– Ребята, это Сибирь? – поворачивается к остальным Сидорова, но не получает ответа: все кругом спят.

На заправке Сидорова идет к кассирше.

– Скажите, это Сибирь? – спрашивает она, доверительно заглядывая в глаза несчастной уставшей женщины.

– Сибирь, Сибирь, – покладисто и отрешенно отзывается кассирша.

– Слышь, Штапич, это Сибирь, – развернувшись ко мне, победоносно улыбается Сидорова.

Она как в воду глядела со своими топографическим кретинизмом. Через пару часов ужасная дорога – и та пропадает, от нее остается доведенная до состояния ньютоновской жидкости грязь в двух глубоких колеях. Так что, когда этот путь пройден и мы подъезжаем к поселку, в котором пропали мальчики, я уже сам готов поспорить, что это Сибирь.

На въезде в населенный пункт стоит какой-то коротышка с полицейским жезлом в руках. Когда он подходит к машине, мне удается его рассмотреть: это карлик, натуральный карлик с лицом, выдающим синдром Дауна. Он одет в военную полевую куртку и пилотку Люфтваффе.

– Что происходит? – спрашиваю.

– Спокойно, это наш дурачок, – успокаивает водитель, открывая окно.

– Свои? – неожиданно гаркает карлик.

– Свои-свои, – отвечает водитель.