– Почему дважды два четыре? Может, ты на это ответишь? Я не прошу тебя быть антропософагом[123], или как там они, черт бы их побрал, прозываются. Возьмем простую арифметику… два плюс два равняется четырем. Почему? Ответь, и я скажу, что ты честный католик. Давай, ну ответь!
– К дьяволу католиков! Я, скорей, буду дарвиновской обезьяной, ей-богу! Арифметика! Еще чего! Может, спросишь, сходил ли когда-нибудь Марс со своей орбиты?
– Библия на это давным-давно ответила. А также Парнелл![124]
– Свинячья задница твой Парнелл!
– Нет такого вопроса, на который кто-нибудь уже не дал ответа раз и навсегда.
– Ты имеешь в виду папу?
– Приятель, я тебе уже сто раз повторял: папа – это всего лишь первосвященник. Его святейшество никогда не утверждал, что он вознесшийся Христос.
– Его счастье, не то я бы сам это сказал прямо в его лживую физиономию. Хватит с нас инквизиций. Чего этому бедному, горестному миру не хватает, так это немного здравого смысла. Ты можешь нести какую хочешь околесицу о пауках и кенгуру, но кто будет платить ренту? Вот о чем спроси своего дружка!
– Я тебе говорил, что он стал доминиканцем.
– А я говорю, глупость он сделал.
Хозяин, думая утихомирить их, собрался поставить им выпивку за счет заведения, но тут появился не кто иной, как слепец, играющий на арфе. Он пел дрожащим фальцетом и безбожно фальшивил. На носу у него были темно-синие очки, на правом локте висела белая палка.
– Спой-ка нам что-нибудь позабористей! – крикнул один из диспутантов.
– И без всяких там фокусов! – поддержал второй.
Слепец снял очки, повесил арфу и палку на вешалку и на удивление бойко прошаркал к стойке.
– Плесните пивка, только чтоб глотку промочить, – заскулил он.
– И малость бренди, – сказал второй.
– Капни ему ирландского виски, – сжалился первый.
– За тех, кто из Дублина и графства Керри! – провозгласил слепой, поднимая оба стакана. – Долой оранжистов! – С сияющим видом он оглянулся на угощавших и отпил по глотку из каждого стакана.
– И когда только тебе стыдно станет дурачить публику? – спросил первый.
– У него денег куры не клюют, – сказал другой.
– Вот какое дело, – сказал слепой, утерев губы рукавом, – как моя мать-старушка померла, я дал ей слово больше никогда не работать. Я придерживался договора, и она тоже. И каждый раз, как начинаю играть, она тихо так зовет: «Патрик, это ты? Хорошо, мой мальчик, хорошо». И не успею я спросить ее, как ей там, на небесах, она опять пропадает.
– Ты рехнулся, приятель. Что за договор?
– Долго рассказывать, а в глотке пересохло…
– Еще бренди и виски подлецу!
– Хорошие вы ребята. Настоящие
– Нет, ты слыхал? Разрази меня гром, если это не богохульство!
– Никакое не богохульство. Чур меня, чур меня!
– У Пресвятой Девы был только один сын,
– Тут тебе не суд. Можешь не клясться! Продолжай, приятель, рассказывай, о чем вы там договорились!
Слепой задумчиво подергал себя за нос. Потом снова посмотрел на двух приятелей, масляно сияя. Словно блин на сковородке.
– Вот какое дело… – начал он.
– Давай без предисловий! Говори о мамаше!
– Это долгая, долгая история. А у меня, с вашего позволения, опять в глотке горит.
– Давай, приятель, рассказывай, не то мы тебя вздуем!
Слепой откашлялся, потер глаза.
– Дело вот какое… Моя мать-старушка была провидица. Могла видеть через дверь, все наскрозь видела. Один раз, когда мой папа опоздал к ужину…
– К черту папу, поганый мошенник!
– Конечно я мошенник! – визгливо закричал слепой. – У меня много слабостей.
– И одна из них – глотка, в которой вечно пересыхает.
– А еще денежки. Набил, небось, карманы, шельма, а?
Внезапно слепой побелел, и на его лице изобразился ужас.
– Нет-нет! – завопил он. – Не трогайте мои карманы. Вы же не сделаете этого? Нет, не сделаете…
Приятели оглушительно захохотали. Прижав слепому руки к бокам, они обшарили его карманы – брючные, пиджачные, жилетные. Ссыпав деньги на стойку, они сложили в кучки бумажки и монеты по достоинству, отодвинув в сторону фальшивые. Видно было, что они проделывают эту операцию не в первый раз.
– Еще бренди! – крикнул первый.
– Еще ирландского виски,
Они выудили из кучки несколько монет и положили бармену на блюдце, потом широким жестом добавили еще несколько.
– Как, все еще умираешь от жажды? – заботливо поинтересовались они.
– Ты чего хочешь выпить? – спросил первый второго.
– А
– У меня чем дальше, тем больше в глотке горит.
– И у меня.
– Ты что-нибудь слышал про уговор, который был у Патрика и его старушки-матери?
– Это долгая история, – ответил второй, – но я готов дослушать ее до конца. Может, ты мне расскажешь, а я пока осушу кубок за твое здоровье и чтоб у тебя стоял?