Племенные войны

— Не обойдетесь, — сказал Хагглунд и надвинулся, было, на партийного функционера. Вероятно, он хотел выбросить того в лестничный пролет, но не успел. Щелкнул выстрел, Паха театрально помахал своим револьвером.

— Мы оппозиция, — сказал он. — Револьверная оппозиция. Мы голосуем оружием.

Юкка Рахья так и не понял, что его застрелили. Папироска не выпала у него из угла рта, тщательно остриженные усики не нарушили своей идеальной линии — он даже не вскрикнул, обвалился под ноги нападавших и замер, глядя застывшим взглядом куда-то в потолок.

На звук выстрела из двери квартиры номер 116 выскочила красивая девушка с ярко-красными губами. Она увидела людей, лежавшего навзничь Юкку с дымящейся папироской во рту, и зло оскалилась:

— Вы что, недоумки, наделали!

Акку схватил ее за локоть, встряхнул, как куклу и сказал:

— А ну-ка, Лииса, пошла отсюда! Бегом на улицу! Партийная конференция закончила работу!

25. Пропасть

Даже самые красивые девушки, утвердившиеся в своей исключительности и, в большей мере, избранности, теряют всю свою красоту, едва только перед ними возникает кто-то, с этим несогласный. Ну, несогласный не с красотой и привлекательностью, а с сущностью «суки», которая при всех вновь приобретенных качествах все сильнее находит свое отражение.

Лииса Саволайнен, всегда уверенная в своей неотразимости, окунувшись в политику и вполне неплохо научившись справляться с интригами, склоками и ложью, что, в принципе, характеризует любого, даже самого ободранного политика, перестала жить в реальном мире. Понятие «правды», как таковой, у нее подменились понятием «так надо». Кому надо, зачем надо, для чего надо — это уже риторика.

Поэтому, увидев перед собой здоровых решительных парней с револьверами в руках и труп Рахья на полу, она этому попросту не поверила. Так полицаи и милиционеры не верят тому, что им бьют по головам и гадят в их фуражки — они, мать вашу, неприкасаемы!

— А ты кто такой! — взвилась Лииса и вырвала свою руку из хватки Пааси. — Неудачник! Слабак! Сейчас я позвоню, кому надо, сейчас я вас поставлю на место!

Она решительным и возмущенным шагом пошла обратно в коридор, где располагался телефон.

— Ты что — дура? — спросил Аллан. — Беги отсюда.

Лииса фыркнула, вся из себя — пренебрежение, и сорвала телефонную трубку. Больше она ничего не успела сделать. Побагровевший от ярости Акку, не целясь, выстрелил и попал ей в затылок. Лицо красавицы, некогда служившей секретаршей у Куусинена, разлетелось на куски, она завалилась за конторку, и только ноги, нелепо и бесстыдно, остались торчать кверху, как вехи — вехи начала конца.

   Гремит под ногами дырявая крыша.
   Ныряю в чердачный удушливый мрак.
   Пока все нормально. Голуби, тише!
   Гадьте спокойно, я вам не враг.
   Вот он — тайник, из него дуло черное.
   Вытащил, вытер, проверил затвор.
   Ткнул пулеметом в стекло закопченное,
   В морды кварталов, грызущих простор.
   Гуд голосов снизу нервною лапою
   Скучно вам, серые? Счас я накапаю
   Правду на смирные ваши мозги.[14]

«Мы пришли, чтобы убрать руководство и пропасть ее отделяющую», — слова, словно текст Присяги, всплыли в памяти у каждого курсанта.

В зале заседаний распахнулась дверь, и из нее выбежал вооруженный маузером красный командир Юкка Виитасаари. Он начал палить по сторонам, пытаясь пробиться к двери на лестничную площадку, и ему бы это удалось, да все парни-оппозиционеры в это время уже обучено рассредоточились в коридоре, проверяя его на наличие дополнительных входов-выходов и незамеченных ранее посторонних людей.

Юкка ни в кого не попал, но в него самого попали сразу несколько пуль, а Паха прицельно выстрелил ему в голову.

— Мочи козлов! — скомандовал Пааси, и курсанты ворвались в зал заседаний.

   Замер народ, перерезанный пулями.
   Дернулся, охнул, сорвался на визг.
   Моя психоделическая какофония
   Взорвала середину, право-лево, верх-низ.
   Жрите бесплатно, царечки природы,
   Мысли, идеи, все то, чем я жил.
   Рвите беззубыми ртами свободу,
   Вонзившуюся вам между жил[15]

.