Племя. Как выжить в мире тотального одиночества

«Что бы я ни говорила о войне, я все равно ее ненавижу, – уточнила выжившая Ниджара Ахметашевич, после того как ответила на мои вопросы о ностальгии ее поколения. – Я скучаю по некоторым вещам из военного времени. Но я также уверена, что наш нынешний мир болен, если кто-то в нем скучает по войне. А многие именно что скучают».

Ахметашевич теперь известная боснийская журналистка, посвятившая жизнь расследованию военных преступлений. Ей было восемнадцать, когда разразилась война, ее ранило шрапнелью от артиллерийского снаряда, попавшего в квартиру. Она оказалась в больнице и перенесла восстановительную операцию на серьезно поврежденной ноге без анестезии. «Тебя держат, а ты кричишь, – сказала Ниджара, когда я спросил ее о боли. – Это помогает».

Больницу наводнили раненые – они лежали в туалетах, коридорах, проходах, у персонала не было времени даже на то, чтобы сменить окровавленные простыни, когда кто-то умирал. Медики и санитары просто грузили на кровать следующего и продолжали работать. В первую ночь рядом с Ниджарой умерла пожилая женщина и, видимо, в агонии каким-то образом перекатилась на нее. Ахметашевич проснулась и обнаружила, что на ней лежит женщина – первый из множества трупов, которые она видела во время войны.

Через две недели Ниджару наконец-то отправили на костылях домой к родителям, и она снова зажила нормальной для военного времени жизнью. Люди из пяти многоквартирных домов в ее квартале собрались в огромный кооператив, который делил между собой еду, печи и кров. Вокруг зданий разбили огороды, и все ели то, что выращивали. Воду каждый собирал из водостоков на крышах или из колонок в городе, но практически всем остальным делились. Ахметашевич помнит, как на восемнадцатый день рождения одна из соседок подарила ей яйцо. Она не придумала, как разделить его с друзьями, поэтому решила положить его в блины, чтобы все угостились.

Подвал одного из зданий был достаточно глубоким, чтобы служить бомбоубежищем, и подростки со всей округи жили там в подобии коммуны, которая была практически независима от взрослых, живших наверху. Мальчики уходили воевать на передний рубеж на десять дней кряду, а потом возвращались, чтобы присоединиться к девочкам, которые постоянно жили в коммуне. Все вместе спали на матрасах на полу, вместе ели, влюблялись и расставались, слушали музыку, болтали о литературе и… шутили о войне.

«Мальчики были нам как братья, – рассказала Ниджара. – И мы, девочки, не дожидались их, утирая слезы… нет, мы веселились. Честно сказать, это даже раскрепощало. Наша любовь была невероятна. Они возвращались с фронта, большинство из них были музыкантами, и они устраивали для нас маленькие концерты. Мы не верили в героев. Мы были панк-рокерами. Нашим главным героем был Дэвид Боуи».

Через шесть месяцев осады родителям Ахметашевич удалось эвакуировать ее в Италию. Они не были уверены в том, что она здесь выживет. Девушка сильно похудела после операции, но так и не смогла восстановить вес. Хотя в Италии она была в безопасности и наконец-то начала выздоравливать, ее одиночество было невыносимым. Ниджара волновалась, что если война никогда не закончится и все погибнут, то она останется одна-одинешенька. В конце концов она решила вернуться обратно в Сараево. Почти никто больше не делал этого. С точки зрения бюрократии это было даже сложнее, чем выбраться из осажденного города, но с помощью матери у нее все получилось. Она прилетела в разбомбленный аэропорт, обложенный мешками с песком, и нашла попутку в город, назад к своей семье.

«Я скучала по человеческой близости, я скучала по тому, как они меня любили. В Боснии сейчас мы больше не доверяем друг другу, мы стали очень плохими людьми. Мы не усвоили урок войны о том, как важно делиться всем, что у тебя есть, с человеческими созданиями рядом с тобой. Можно попросту сказать, что война превращает тебя в зверя. Мы были как звери. Это безумие, но таков основной человеческий инстинкт – помогать человеку, который сидит, стоит или лежит рядом».

Я спросил Ниджару, были ли люди намного счастливее во время войны.

«Счастливее некуда, – ответила девушка. Затем добавила: – И мы чаще смеялись».

Я просыпаюсь в горькой безопасности

До теракта 11 сентября оставался год. Я только что вернулся из Афганистана, где провел два месяца с Ахмадом Масудом, лидером Северного альянса, и впервые осознал, что у меня проблемы, на станции нью-йоркского метро.

Я не оценил то, как этот опыт повлияет на меня психологически, и был совершенно не готов к последствиям. Масуд отчаянно сражался за открытие маршрутов для поставок гуманитарной помощи по реке Амударья до начала зимы, но его блокировали группировки талибов на высоте, с которой было видно таджикскую границу. В окопах сидели сотни боевиков Талибана, вооруженные танками, артиллерией и подкрепленные несколькими «МиГами». Печально известная бригада коммандос «Аль-Каиды» тоже была там, как и добровольцы из Узбекистана и Чечни.