Племя вихреногих. Книга 2 (СИ)

— Страшно тут, — сказал вдруг Юрка, подсаживаясь ближе к Димке. — Я как-то первоклассником ещё шел ночью по аллее, где фонари не у тротуара стояли, а за деревьями, у забора, листва колыхалась, и за ней всё время казалось, что они движутся. И сам их свет, знаешь, такой синий, замогильный… Было страшно! Мне потом даже снилось, что я попал в какой-то странный город, где всё время идет дождь и живут ожившие электроприборы, мечтающие поработить человечество. В том числе и фонари, от света которых люди впадали в такой транс и превращались в зомбиков.

— Придумаешь тоже… — буркнул Димка. — А спотыкаться о тени — не пробовал? Когда мы ещё в доме деревянном жили, мне каждый вечер приходилось нести воду от колонки очень осторожно — о тени можно было споткнуться. Наверное, туда и упасть можно было — но на моё счастье, тонкие они были, не пролезть. А то у меня дури бы хватило…

Юрка мотнул головой.

— Нет, спотыкаться о тени не пробовал, но довольно долго думал, что тени — это свет от уличных фонарей на стене. У меня над постелью был такой причудливый подвижный узор, завораживающий и немного пугающий… А ещё я боялся упасть в отражение неба в луже. И дождя. Он пугал меня своей полной необъяснимостью — я никак не мог понять, как это с неба может падать вода. Правда, тогда мне было года три-четыре… А такие тени — они были от чего?

Димка усмехнулся.

— Фонарь станционный на железной дороге. Киловаттник. Тени были… ку-уда там китайской туши…

Юрка вздохнул.

— Мне таких фонарей и таких теней не попадалось, к сожалению… А вот лампа на длинном шнуре как-то попалась — её мотало под ветром и все тени вокруг двигались, довольно жутковато. Ещё бывало, что подходишь к фонарю — а он вдруг гаснет. Или загорается. Или идешь по двору в темноте и вдруг слышишь над головой стрекотание, как будто там огромный кузнечик сидит. Голову поднимаешь — а там лампа перегоревшая мерцает мутно-фиолетовым. Тоже было страшновато… — мальчишка широко зевнул. — Ладно, я спать.

Юрка скатился по лестнице и скрылся внутри дворца. Димка вздохнул, глядя на гаснущий закат. Хотя и знал уже, что делать этого не следует — настроение от этого портилось. И не просто так, а, так сказать, глобально. В голову начинала лезть всякая чушь о тщетности бытия — и мальчишка невольно улыбнулся, увидев, как к нему поднимается Асэт. Одному тут было уже страшновато, а идти спать в сырой склеп дворца не хотелось…

Асэт, однако, к нему не подошел, остановился возле лестницы. Вид у него был смущенный.

— Что с тобой? — встревожено спросил Димка.

Асэт вздохнул.

— Прости меня. Меня сегодня что-то понесло. Наговорил всякого, поссорил тебя с другом…

— Да фигня, мы с Юркой помирились уже… — Димка тоже смутился. — Знаешь, я всё про Льяти думаю. Я тоже наговорил ему всякого…

Асэт хмыкнул и вдруг быстро сел рядом с ним.

— Что-то ты слишком быстро передумал… почему?

— Он мне жизнь спас, — буркнул Димка. — Там, на стене. Ну, не жизнь, но без него мы тут не сидели бы… А я его… Как ты думаешь, он меня простит?

Асэт пожал плечами.

— Прощен может быть каждый, независимо от количества грехов. Главное — качество покаяния.

— Вот про это не надо, — буркнул Димка. — Я тебе ни кто-нибудь, чтобы на коленках ползать и прощение вымаливать. Если простит, то простит. Если нет… то значит нет.

Они помолчали. Джунгли зашумели под первым порывом предгрозового ветра, с востока донесся раскат грома.

— Слушай, а я вообще правильно поступил, когда выгнал его? — с сомнением спросил Димка. — Или нет?

Асэт вдруг упруго поднялся, глядя на него сверху вниз. Выражение его лица уже нельзя было разобрать в полумраке.

— Закон Чести очень прост: друзей не предают. Всё остальное — это лишь следствие из этого исходного правила.

* * *

Сашке Колтакову было страшно. По-настоящему страшно, до озноба. Это злило и бесило мальчишку, но поделать с этим он ничего, к сожалению, не мог: они уже приближались к логову Поющего Червя, и Сашка не без оснований опасался, что то, что он там увидит, отравит ему весь остаток жизни. А такая вот мысль отнюдь не поднимала настроения.

Мальчишка вздохнул и остановился — чтобы перевести дух и ещё хоть немного потянуть время. Они шли по ущелью, дно которого было завалено рухнувшими сверху разбитыми глыбами, и подниматься в самом деле было тяжело. Особенно с одной рукой. Левая рука Сашки была заключена в лубки и до сих пор нудно, надоедливо болела.

Самое противное, подумал он, что и сломал-то я её как дурак. Прикрылся от удара палкой — и привет. Надо было щит взять, но решил, дурак, что тяжело… А подниматься по этим проклятым камням со сломанной рукой — ещё более тяжело. И болит, зараза…

Правду говоря, поначалу он страшно злился на Димку — ну чего ему стоило послать сюда Борьку или Юрку, или самому пойти, наконец! Раскомандовался тут…