Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

Когда прибыли в Ростов, зима напомнила о себе поздним снегом и вьюгой. Расположились на отдых в кремнике у великокняжеского наместника Петра Константиновича, издавна весьма расположенного ко второму сыну Донского героя Юрию. В теплом тереме пахло воском и ладаном по особой набожности хозяина. Молился он не в Крестовой, а в обустроенной домовой церкви, где ежедневно шли службы. Изрядный иконостас был и в Столовой палате. Дорогие гости подгадали к Великому посту. Молитву перед вкушением пищи Пётр Константинович читал долго, сопровождая краткими песнопениями. Начав «Спаси Господи люди Твоя», большое чувство вложил в слова: «Победу благоверным людям Твоим на супротивные даруяй». Юрий вздрогнул, не предвкушая возможности победить супротивников с малым удельным воинством.

   - Небось, государь, - вещал наместник, покончив с гороховой лапшой и принимаясь за пшено с маслом, - к тебе потянутся многие вящие из нашего брата. Слава Богу, жив ещё Михаил Андреевич Челядня. Жаль, преставился Данило Феофаныч, но здравствует Лыков! Да и не только ему поперёк горла два Ивана. Ишь, разбоярились при недоростке Васильевом! Митрополит же Фотий норовит тому, кто горластее. Грек, что поделаешь! Родился в городе, - язык сломаешь! - Монемвасии. Воспитывался в пустыни, готовился к безмолвию. Патриаршье назначение на Русь иноку, почти отшельнику, - гром Небесный. Наша страна ему тяжельше пустыни: отдалённая, иноязычная, холодная.

   - Мыслишь, можно сладить с племянниковым окружением? - Юрий был озабочен завтрашним днём. - Чем разрешится противостояние? Словом? Мечом?

Пётр Константинович, прищурясь, покачал сединами:

   - Успешно разрешится лишь одним - хитростью!

Какой, не пояснил: считал огласку преждевременной.

Хранил упорное молчание на вопросительные взоры князя. А тут ещё и обстоятельства прервали застольную беседу: в дверях подал голос челядинец:

   - К его милости прибыли бояре из Москвы. Данило и Борис. Хотят лицезреть господина немедля.

Юрий вскочил:

   - Чешко и Галицкий! Послы мои к племяннику!

Пётр Константинович велел слуге:

   - Веди сюда, как есть!

Вошли в унтах и полушубках. Борисовы усы, Данилова бородка - хоть собери в кулак да выжми. За поясами - кнуты: видать, гнали, как на пожар.

Все, выйдя из-за стола, столпились вокруг. Чешко начал:

   - Бояре с великим князем приняли нас, как должно. Однако стали на своём. Мы - тоже. Спор был без пользы: не вышло на ковре[84], выйдем в поле. Пусть Бог рассудит.

Юрий опустил голову на грудь. Пётр Константинович уставился в потолок, как провидец. Видно, пытался угадать: куда повернёт, чем кончится, кто будет вверху? Хотелось: пусть тот, с кем дружески мёд-пиво пил.

У Галицкого загорелись очи:

   - Главное не сообщил Данило! Мы предложили перемирие до Петрова дня: они согласились. Всем надо собраться с силами. Братья Плещеевы назвали их разумными.

Князь вскинул голову:

   - Ещё четыре месяца! Это хорошо!

Застолье, как бы само собой, поспешно закруглилось. Решено было лечь с курами, встать с петухами и - в дорогу. Князь, однако же, никак не засыпал.

   - Отринь непокой, мой государь, - пыталась усыпить княгиня. - Ещё четыре месяца, сто двадцать дней!

   - И каждый приближает кровь! - застонал Юрий. - Лучше бы их не было!

До Галича путь занял две недели. Задержка в Ярославле: поиск свежих коней. В Костроме чинили кареты. Слава Богу, галичский тиун Ватазин встретил доброй вестью: рать собирается, хотя и медленно, две пушки куплены, хотя и старые, гора мечей накована, хотя из плохой стали.

   - А за четыре месяца ещё нашьём доспехов огненных[85], чтоб у московских лежебок полопались глаза. Трус красного боится! - ободрял Ватазин.

Князь засмеялся, даже немного успокоился. Ходил смотреть на ратные учения. Вспомнил Осееву науку побеждать. Сам даже поорудовал мечом, пока не запыхался.

Терем в Галиче - не чета звенигородскому. Строен на века: брёвна - в два обхвата, потолок - подпрыгнешь, кончиком среднего пальца не достанешь. Этот терем своей прадедовской крепостью вселял надежды: праотцы одолевали супостатов, правнук тоже одолеет! Дело-то всем поколениям святое, общее!

Настасыошка была бодрее мужа, крепче верила в успех. Стала в Галиче распроворной хозяйкой: отдаёт приказы, руководит посыльными. Её забота - прочный кормовой запас для воинов и их коней.

Усталые супруги, занятые под завязку, иной раз вечеряли отдельно, встречались в княгининой спальне, а то и в мужней - кто вперёд уйдёт спать. Спали как убитые: поутру снов не помнили.

Однажды князь проснулся как обычно. Нет, не как обычно: в окне темно. Светает же К весне задолго до того, когда проспишься. Стало быть, ночь ещё, а терем ожил. Девки верещат. Кого-то не хотят в спальню к госпоже допустить. Князь у жены: надобно выйти. Отчего топот по хоромным переходам? И вдруг крик:

   - Отец! Отец!

Вышел, закутанный в корзно. Пред ним - старший сын Василий. А за ним второй - Дмитрий. Явились из Москвы. Вот радость! Но зачем неистовствовать? У обоих лица, будто бы их душат.

   - Вася! Митя! - выступила Анастасия следом за мужем. - Где так изорвались, растрепались?