Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

На дворе осень. Изо дня в день непогода. Слюдяные оконца едва пропускают скудный дневной свет. Выйдешь из терема, проникаешься грустью: гонит ветер над чёрным бревенчатым городом жёлтый лист с дождём. Княжеская семья греется при свечах в палате не только печным теплом, но и занимательными рассказами Семёна Фёдорыча Морозова из старины давней.

   - Проездом, - повествовал боярин, - будучи в Муроме, посетил я тамошнюю обитель, где показали мне список «Жития» местных князей полуторавековой давности. Правда, заменены имена владетелей. Князь Давид Юрьевич назван Петром. Видимо, потому, что истина в «Житии» соседствует с вымыслом.

Морозов начал повесть с того, что до Петра в Муроме властвовал Павел. Его княгиня была весьма хороша собой. И вот к ней повадился летать некий змей-искуситель, принимавший вид мужа. Никто, кроме жены, не мог усомниться, что с нею Павел.

   - Страсти какие! - всплеснула руками Анастасия Юрьевна.

Слушая баснословие, Юрий Дмитрич незаметно задумался о своём. Вспомнил невольно прошлую ночь, что провёл с женой. Настасыошкины кудри кое-где стали отливать серебром. На собственные-то он давно уж махнул рукой: бел, как гриб-дождевик. И борода потеряла былую окладистость, чёрную величавость. Всё это перемены последнего пятилетия. Внешне время текло спокойно, внутренне бушевали бури. Права, ох как права оказалась Анастасия, сказавшая после отъезда Фотия, что с ханским судом племянник и его присные будут тянуть до скончания века. Мир был достигнут, а условия мира легли под спуд. На каждый спрос - отговорка, на каждый срок - перенос. На каждое обличение - вранье, вранье и вранье. Лазутчики Елисея Лисицы извещали: говорят, государь-племянник занемог - только что поехал на богомолье; говорят, у боярина Всеволожа горлом шла кровь - до сих пор на охоте в приокских лесах; говорят, сам Витовт собирается посетить Москву - властелин литовский к себе созывает гостей в город Троки. Юрий Дмитрич негодовал без всякого толку. Войско исподволь было набрано и снаряжено в строгой тайне. Левонтий Макарьянич сообщал из Хлынова, что на конь готовы сесть уж не тысяча, а пять тысяч. Какой от этого прок, если до ханского суда мир с племянником и пальцем не тронь? «Скорее жизнь наша кончится, чем что-либо переменится!» - сокрушалась Анастасия. Вот и завелось под платом серебро. Вот и сам сед как лунь.

   - Княгиня не скрыла от мужа обман змея-оборотня, - продолжал повесть Морозов. - Князь посоветовал лестью выведать у коварного, отчего тот может умереть. Она исхитрилась и узнала: «От Петрова плеча и Агрикова меча».

Анастасия отказывалась понять:

   - Мудрено чрез меру!

Семён Фёдорыч улыбнулся:

   - Ничего мудреного! У Павла был младший брат Пётр. А в муромской обители, в алтарной стене, между керамидами[93], в каменной скважине был спрятан меч, нарицаемый Агриков. Его и показал Петру отрок-инок. С ним-то и пришёл юный витязь в покои свояченицы. Там как раз находился змей в образе Павла. Сходство было столь велико, что Пётр не мог поднять меч.

   - Не убил оборотня? - возмутилась Анастасия.

   - Убил, удостоверившись, что брат сидит в своей спальне, - успокоил Морозов.

Юрий Дмитрич слушал, откинувшись в мягком кресле, прикрыв глаза. Слушал одно, мыслил и видел совсем иное.

Пять лет для Юрьева дела промелькнули без перемен. А в то же время прошли не зря. Теперь его не заставишь бежать из Галича в Нижний. Сам накопленной силой может понудить племянника бежать из Москвы. И в то же время не может. Договор? В конце концов - тьфу на договор! Связывает по рукам и ногам иное. За хрупкой особой отрока-государя темнеет страшный старик Витовт. Черти заждались его на том свете. Проклятый же внуков опекун чем старше, тем могущественнее. Вестоноши Елисея Лисицы приносят последнее время вести главным образом из Литвы. Недавно дед пригласил внука в Торки. Юный Василий отправился вместе с митрополитом Фотием. Восьмидесятилетний властитель принял их, окружённый сонмом вельмож литовских. Весьма знаменитые гости съехались к нему: князья Тверской, Рязанский, Одоевский, Мазовецкий, хан Перекопский, господарь Волошский, послы императора греческого, великий магистр Прусский, ландмаршал Ливонский и, наконец, сам король Ягайло. Гости удивляли хозяина великолепием одежд, многочисленностью слуг, а он изумлял лучшими в Европе пирами, для коих ежедень отпускалось по семисот бочек мёду, не считая вина и пива, по семисот быков и коров, около полутора тысяч баранов, сто зубров, столько же лосей и кабанов. Семь недель праздновали сперва в Торках, а потом в Вильне. Вместе с тем занимались и важным государственным делом: помогали Витовту добыть венец литовского короля из рук папского посла. Всё шло на лад. Цезарь Священной Римской империи Сигизмунд поддержал, обнадёжил великого литвина. В Торках родилось общее согласие, в Вильне ожидалась пышная коронация.