Плен – не подчинение

Хотел же впасть в спячку и ни о чем не думать… Теперь это не играет мне на руку. Я не могу определить, кто она. Все говорит о том, что простой человек. Может болеть, слабая, физически невыносливая. Была бы она такой, как я… Я бы почувствовал хоть что-то, увидел бы. По запаху, по глазам, по повадкам. У Рин не было ничего особенного и в то же время с ней что-то было не так. Мне пора бы задуматься о том, почему я стал настолько одержим ею. Сначала удобно было сваливать на затяжное воздержание. Но желание пометить ее не просто не пропадает, а усиливается с каждым днем. Способность думать сейчас важна как никогда, но вместо моего зверя думает только мой член. Вот и сейчас, я еще толком не проснулся, а он уже налился кровью и встал топором. Черт возьми, как же не хочется думать, что кто-то оставил ее здесь, потому что знал, что она может быть моей истинной. Просто нет ни единого сраного существа в этом мире, который бы захотел сделать это из добрый побуждений просто так. Нет. Нет. Если она и здесь по чьей-то вине (а в случайности глупо верить), то Рин лишь способ сделать меня уязвимым. Кажется… Я уже не представляю утро без нее.

Ощущение, что ее нет рядом, мгновенно разбудило зверя внутри меня, и я с рыком спрыгнул с кровати. Черт. Рин нашлась быстро, сидела в кресле у камина, а вот я выглядел полным придурком в ее глазах. Впрочем, она, кажется, была чем-то увлечена. Быстро послала мне недоуменный взгляд и вернула его на свои руки, нахмурив брови.

— Это что, мой блокнот? — спросил я, начиная злиться. Глянула на полку с вещами и убедился, что рюкзак открыт.

— Я могла бы порыться в нем, — проговорила эта маленькая вредная женщина. — Соблазн был просто огромным, знаешь ли. Но мне нужен был только лист бумаги. Потому когда я увидела блокнот и карандаш, взяла только их. Но блокнот все же пролистала. Можешь наказать меня за это.

Она улыбнулась уголком губ, и мой член как по сигналу дернулся. Вашу ж мать, какая же она безумно красивая. Клянусь, я видел именно эти губы во всех своих развращенных фантазиях еще с подросткового возраста.

— Он же пустой, — нахмурился я, пытаясь вспомнить, не записывал ли в нем ничего важного. Достал рюкзак и убедился сам, что пакет с документами и деньгами нетронуты.

— Но я ведь пролистала его…

Чертовка! Опять дразнилась и напрашивалась. Хотя, судя по тому, что она все еще не отрывала глаз от листка, ее тревожили вовсе другие мысли. Подойдя, я увидел на листке три попытки нарисовать лицо, и все провальные.

— Что это?

— Не знаю. Глупости, — произнесла Рин раздраженно, зачеркнув третий набросок. Она вцепилась пальцами в блокнот и нехотя подняла на меня глаза. — Мне приснилось женщина. Я пытаюсь ее нарисовать.

— Твоя мама? — уточнил я, вытягивая ее из кресла. Сел сам и притянул малышку к себе. Все время приходилось сдерживать силу и напоминать себе, что ее кожа плохо регенерирует. Я почти научился этому, но только не во время секса.

— Нет! Точно нет! — воскликнула она. — Хотя маму я бы тоже с радостью нарисовала. Но сначала потренируюсь на этой.

— Хорошо, — произнес я, взяв в руки карандаш. Рин поджала ноги на мне, и я разложил блокнот на ее бедрах, уткнувшись подбородком в плечо.

— Овал лица? Круглое, прямоугольное? Челюсть массивная?

— Нет, вовсе нет. У нее овальное лицо и немного треугольный подбородок.

Я накидал несколько вариантов на новом листке, и Рин воодушевленно ткнула пальцем в один из них.

— Лоб? Высокий, низкий?

— Средний. Брови густые. Глаза большие. Больше! Да!

— Посадка? Близко друг к другу?

— Нет, дальше. Как у рыбы! Господи, Лайф!

Он повернула голову, чтобы посмотреть на меня. Ее улыбка была одной из тех немногих вещей, которая вызывала гадкое ощущение в груди, когда все переворачивалось и жгло. В такие моменты я представлял свое сердце на вертеле в печи. Мерзко.

— Есть хоть что-то, мужчина, чего ты не умеешь?

В ее голосе был неподдельный восторг, и от этого моего эго было готово взорваться. Я начал обдумывать ответ, и она засмеялась, опять вызвав это ощущение.

— Нет, это в самом деле очень хороший вопрос, — подколол я, делая вид, что все еще думаю. — Есть кое-что. Не хотеть тебя каждую минуту. Не могу.

— Хм. Ты можешь этому научиться? — спросила Рин.

Я поджал губы и покачал головой.

— Не думаю.

— Значит, не считается. То есть, ты умеешь все! Знаешь, я рада, что те люди, у которых ты жил, дали тебе знания. Это ведь здорово, что ты учился чему-то, становился умнее. У тебя была нормальная жизнь, как у большинства детей.

Ее улыбка померкла, и она медленно перевела взгляд на рисунок. Тени прошлого не отпускали ее ни на секунду. Я сам не хотел знать, что с ней сделали, ведь тогда придется пропустить это через себя. Все равно придется. Если она вспомнит имена тех ублюдков, я обязательно захочу разорвать их в клочья. Точно знаю, что мой зверь не обретет покой, пока не сделает этого. Потому что эту девочку он выбрал своей парой. Не представляю только, как теперь объявить ей, что я и есть тот медведь.

— Все просто, Рин. Всему можно научиться. Я ведь показал тебе, как правильно есть сгущенку. Научу и как рисовать.