Плен одиночества

— Не притворяйся, а? — покачал Игорь головой. — Ну не дура же ты, тварь, но не дура. Неужели не знала, что Николь — моя дочь? Неужели не узнала, что не было никакого аборта? Неужели ты… Сука. — Он сделал шаг к ней и поморщился. Вывихнутое плечо ныло, и каждое движение приносило боль. Но на боль ему было плевать! Плевать! Ему хотелось удавить эту гниду, хотелось вытрясти из неё душу, стереть с её лица это наглое высокомерное выражение, вывернуть её провонявшее ложью нутро! — Неужели ты ничего не знала?

Поняв, что отпираться бесполезно, Лера едко усмехнулась и попыталась обойти Игоря, но тот схватил её за руку и толкнул к постели. Наткнувшись на спинку, Фёдорова болезненно сощурилась, лицо её перекривилось, и она злобно зашипела:

— Знала! Да! Я всё знала, Крылов! Знала и молчала, потому что эта гадина свалила в свою Америку, а ты остался здесь, со мной. Ну родила она, да. Да, я узнала, что с документами было всё неоднозначно. И выводы определённые сделала.

— И не потрудилась мне сказать.

— А зачем? — засмеялась она. — Зачем мне говорить тебе?

— Господи, Лера… — Игорь смотрел на Фёдорову и не мог поверить в то, что когда-то она была совершенно другой. Когда они только познакомились… Взбалмошная, весёлая и борющаяся за правду девчонка, мечтающая об успешной карьере. Куда это делось?! От той девчонки не осталось и следа. — Что с тобой стало?

— Хочешь жить, умей вертеться, Крылов, — едко хмыкнула она. — Жизнь заставит, и не такой станешь. У меня нет родственничков, которые проложили мне дорожку. Самой приходится.

Игорь молчал. Смотрел на неё и молчал. Потому что никакие слова не смогли бы выразить того, что он чувствовал. Впрочем… А что он, собственно, чувствовал? Презрение и жалость. Вот, пожалуй, и всё. И ещё ярость. Но презрение было всё-таки сильнее. И жалость тоже. Потому что такие, как она, не заслуживают даже ярости — слишком сильно, слишком остро. А вот презрение и жалость — самое оно.

— Как понимаю, ни о какой работе ты не собирался со мной разговаривать? — выдержав длившееся около минуты молчание, проговорила Фёдорова. — Я выслушала от тебя достаточно гадостей, поэтому извини, но я пойду. Выздоравливай.

Подхватив со стула свою сумочку, Лера направилась к выходу. Напоследок с опаской глянула на Крылова, но он не двигался и попыток её остановить не делал. Лишь повернулся и наблюдал, как она идёт к двери. Но не успела Лера взяться за ручку, как дверь открылась сама, и в палату вошли двое зрелых, но всё ещё статных, интересных мужчин. Министр спорта России и бывший президент Федерации фигурного катания собственной персоной.

— Здравствуй, Лера, — тихим, пробирающим до нутра голосом произнёс Леонид и ухватил Фёдорову под локоть.

— Что вам надо от меня? — Испуганно спросила Лерка.

Игорь мог бы поклясться, что на этот раз она не играла. Он наблюдал за тем, как его отец, склонившись, что-то шепчет ей на ухо, как Бердников забирает из её рук сумочку и толкает к выходу.

— Мы покатаемся, — сухо выговорил Владимир. Мазнув по Игорю взглядом, коротко кивнул ему и вышел. За ним проследовали Леонид и Лера, отчего то не смеющая не то что сопротивляться, даже пикнуть.

Что же такого сказал отец, что она даже не верещит? Куда они её повезут? Что сделают с ней? Ответов на все эти вопросы у Игоря не было и, сказать честно, знать он их не хотел. Дверь за ними закрылась, и он, подойдя к постели, присел. Нащупал в складках одеяла телефон. Разблокировал и улыбнулся. Николь прислала ему голосовое сообщение.

— «Привет, Игорь!» — зазвучал её тоненький звонкий голос, и сердце его тут же наполнилось теплом. — «Я тоже тебя люблю. Не хочу, чтобы вы с мамой болели. Хочу, чтобы ты был рядом, потому что тогда мама улыбается. Алиса пообещала, что привезет меня к маме. И к тебе я тоже зайду. А еще…» — Ника вздохнула, и улыбка Игоря стала шире. — «Мишка там один и куклы тоже. Хочу домой…. Пока!» — За «пока» последовал еще один тяжкий вздох. Сообщение закончилось. Мужчины не плачут, правда? Идиоты, кто так говорит. Он вытер слезы и, шмыгнув носом, встал. Больше всего сейчас ему хотелось увидеть Ринату. Обнять её, посмотреть ей в глаза. Они и так слишком много времени потеряли. Ни минуты больше не потеряют. Ни единой минуты. И плевать, что доктор ему лежать велел. На всё плевать.



Алиса молча мерила шагами пространство палаты. Рина же, лёжа в постели, наблюдала за ней. Пару минут назад она заявила, что должна ей кое в чем признаться. Вернее, кое-что сказать. Вернее… Рина и сама не поняла, что именно — признаться, сказать или что-то ещё. Алиса была какая-то нервная. Едва пришла, поинтересовалась её самочувствием и, получив ободряющий ответ, посмотрела как-то очень странно.

— Лис, — позвала Рината. — Может быть, ты сядешь? У меня голова кружится от твоего мельтешения.

— Прости. — Алиса покорно уселась на стул рядом с кроватью и, поджав губы, выговорила: — Я понимаю, что сейчас не время, но… Рин, я не могу с тобой не поделиться.