Плененная королева

– Весь день они оставались во дворе, о чем-то договаривались, выкрикивали оскорбления в адрес его милости, обращаясь к нам, монахам, затем надели доспехи, – рассказывал брат Питер. Преодолев начальную робость и справившись со скорбью, он стал говорить ровно. – Потом мы прошли в собор на вечерню, рыцари вплоть до самых дверей шли за нами. По правде говоря, мы были в ужасе. Когда его милость архиепископ вошел в церковь, мы остановили службу и бросились к нему, благодаря Бога за то, что он жив и здоров. Мы поспешили запереть двери, дабы защитить нашего пастыря. Но, – милое, дружелюбное лицо брата Питера исказила гримаса боли, – он приказал нам отпереть двери, говоря, что не подобает превращать дом молитвы, Церковь Христову, в крепость. И тут в собор ворвались четыре рыцаря с обнаженными мечами… – Продолжать монах не смог.

– Передохните, – успокаивающим тоном сказала Алиенора и предложила ему еще вина и немного хлеба.

В ужасе от услышанного, королева держала себя в руках. Время слез наступит позднее, но кто-то должен был оставаться в здравом уме, пока король все еще пребывал в ступоре, стоял к ним спиной, время от времени издавая сочувственные крики и стоны, а у епископа слезы текли ручьем.

– Я должен закончить рассказ, – шмыгнув носом, пробормотал брат Питер. – Мир должен знать об этом страшном преступлении.

– Мы слушаем, – сказала ему Алиенора. – И вы можете не сомневаться, что правосудие свершится. – Она увидела, как передернуло Генриха.

– Мы очень испугались, когда увидели дьявольские лица этих рыцарей и услышали, как они бряцают оружием, – продолжал монах. – Все смотрели в трепете – все, кроме его милости. Он был спокоен, и когда рыцари спросили, где находится Томас Бекет, предатель короля, он ответил: «Я здесь. Не предатель, а священник!» В нем не было страха. Он спросил, зачем он им понадобился, и сказал, что готов пострадать во имя Спасителя. Он был настолько отважен, что отвернулся и начал молиться.

Алиенора задержала дыхание, когда монах сделал паузу, заставил себя пожевать хлеб, хотя аппетита у него явно не было, и продолжил свою историю:

– Рыцари подошли к его милости и потребовали, чтобы он простил отлученных им епископов, но он отказался. «Тогда ты умрешь!» – сказали они. Я никогда не забуду этих слов. Его милость посмотрел на них и сказал, что готов умереть за Иисуса Христа, чтобы в его крови Церковь обрела мир и свободу. Им не хотелось, чтобы он становился мучеником, и они потащили его прочь, наложив на него святотатственные руки. Но он сопротивлялся, говорил, что они действуют как сумасшедшие, и продолжил молитву. Тогда один из рыцарей поднял меч и ударил его по голове. Появилась кровь. Брат Эдвард бросился вперед, пытаясь спасти его милость. Но они почти отрубили ему руку. А потом все случилось очень быстро. Милорд ухватился за столб, а они снова ударили его по голове, но он все еще стоял. Они ударили его в третий раз, и он упал, опираясь на колени и руки, и кровь уже хлестала ручьем. Его милость призвал нас в свидетели того, что он готов умереть за Иисуса Христа и Церковь. Потом он упал на пол. Но все еще оставался живым и был в сознании, и тут один из этих дьяволов снова набросился на него и рассек череп его милости с такой силой, что меч сломался. Его кровь и мозги пролились на пол, оскверняя наш святой собор. Ничего страшнее я в жизни не видел. После этого рыцари бросились прочь, а мы остались с нашим несчастным архиепископом, которому уже мог помочь только Господь. Он принял мученичество с необыкновенным мужеством, и я искренне верю, что его душа сейчас с Господом.

По окончании рассказа брата Питера наступила тишина – все были охвачены ужасом. Потом король издал сдавленный звук, а епископ отер глаза рукавом.

– Это превосходит коварство самого Нерона, – заявил Арнульф. – Даже Ирод не был так жесток.

– Упокой, Господи, душу архиепископа Томаса, – проговорила Алиенора.

Это убийство потрясло королеву, но не меньше потрясла и мысль, на которой она поймала себя: уж не сам ли Бекет сочинил эту драматическую сцену. Он, казалось, чуть ли не радовался мученичеству, из кожи вон лез, чтобы его добиться. Это так отвечало его тщеславию. Наверняка он сам все это и подстроил – его последняя месть Генриху…

В ужасе от собственных мыслей, потому что думать так было неблагородно перед лицом ужасной смерти Бекета, Алиенора встала, позвала смотрителя, чтобы он распорядился приготовить постель и еду для брата Питера, вежливо дала понять епископу, что ему пора уходить, а потом, когда они наконец остались вдвоем, обратилась к мужу.

Генрих был как сломанная марионетка: двигался дергано, плохо координировал движения, неровно дышал. Погруженный в свою душевную муку, он не противился Алиеноре, которая отвела его в постель и сняла с него котту и штаны. Король лежал на спине, по его лицу пробегали мучительные судороги, он стонал и рыдал. Когда Алиенора попыталась обнять его, он снова оттолкнул ее. Достучаться до него было невозможно.