Плененная королева

Он едва узнавал Алиенору – смотрел на нее как на постороннюю, отверг все предложения жены утешить его в те дни, когда ему было труднее всего, и теперь ему нечего было дать ей, да и общество королевы, казалось, более ему не требуется. Он ушел в себя, его чувства увяли. Надежда на примирение, которая появилась было у Алиеноры, теперь умерла, она чувствовала, что ей нечего предложить Генриху и для них обоих будет лучше, если они снова разойдутся и она вернется в Аквитанию. По крайней мере, на короткое время. Может быть, ее отсутствие пойдет на пользу им обоим. Алиенора не удивилась, когда он без возражений согласился на ее отъезд.

– Ты там нужна, – таков был его короткий ответ.

Как только погода улучшилась и дороги стали проходимы, Алиенора попрощалась, сказала Генри, что будет молиться за него – они все еще ждали ответа Папы, – и неохотно отправилась на юг.

Часть третья Щенки проснутся 1172–1173

Глава 43 Лимож, 1172 год

Алиенора жалела, что Генрих не присутствовал на коронации Ричарда герцогом Аквитании. Выглядел Ричард великолепно, и опечаленное сердце короля явно порадовалось бы при виде того, как в монастыре Святого Марциала возводят на герцогский престол его сына, облаченного в шелковую котту, в золотом герцогском венце. Жаль, что она здесь одна и ей не с кем разделить эту радость: вот настоятель надевает на палец мальчика кольцо святого мученика Валери, покровителя Лиможа, потом провозглашает его герцогом и представляет радостно кричащим жителям Лиможа. Они и в самом деле радуются, подумала королева. Горожане словно понимали, что эта церемония, которую изобрела сама Алиенора, – средство окончательно загладить обиду, нанесенную им много лет назад разрушением стен Лиможа.

Алиенора договорилась с Генрихом, что Ричард, которому теперь исполнилось четырнадцать, достиг достаточного возраста, чтобы выступать в роли правителя герцогства, хотя она в качестве суверенной герцогини будет оставаться рядом, давать советы и помогать сыну. Иными словами, они будут править герцогством совместно, как недавно совместно заложили первый камень в фундамент монастыря, посвященного святому Августину.

Ричард уже обошел ростом отца и обещал стать гибким, сильным, высоким мужчиной властной наружности. Лицом он напоминал Алиенору, хотя и унаследовал пронзительные серые глаза Генриха.

– Молодой Король – это щит, а Ричард – молот, – проницательно провозгласил Рауль де Фай, когда они по окончании праздничного пира прогуливались поздним вечером по дворику. – Какое бы предприятие он ни затеял, его будет ждать удача.

– Ничего удивительного – при его-то настойчивости, – улыбнулась Алиенора. Да, если уж ее сын надумал что-то, то доведет дело до конца. В этом он похож на Генри. – Из всех моих сыновей именно Ричард рожден для того, чтобы прославить свое имя.

– Я нахожусь под впечатлением от того, как он во всем полагается на тебя, – заметил Рауль. – Он уже и сегодня преуспевает во всем, что может возвеличить твое имя.

– Преданность Ричарда – самая большая награда для меня, – гордо ответила Алиенора. – Мне очень жаль, что Генри нет здесь и он не может видеть все это. Но он занят в Нормандии и, слава богу, помирился с Папой.

Для этого королю пришлось поклясться в соборе Авранша в том, что он не желал смерти Бекету и не приказывал его убить, но бездумно в приступе гнева произнес слова, которые побудили четырех рыцарей отомстить за него.

Алиенора даже представить себе не могла, чего это стоило непомерной гордыне Генриха – публично повиниться, перенести такое унижение. Может быть, формальное прощение, полученное от архиепископа Руана, помогло ему смягчить чувство вины и раскаяния, но цену он заплатил высокую. Королева морщилась, когда ей рассказывали, как король в одной только власянице вышел на публичное бичевание монахами в присутствии Молодого Короля и папского легата. Не самый назидательный пример, какой отец может подать сыну, а уж тем более король – своим подданным. Но она понимала, что этот жест был необходим. Алиенора все еще вздрагивала при мысли о том, насколько болезненным, вероятно, было такое наказание для Генри. Она готова была разрыдаться, думая о кровавых ранах, оставленных плетками и власяницей, и о более глубоких ранах – в его душе.

И тем не менее казалось, что Бог, Церковь и призрак Бекета еще не удовлетворены, потому что король дал обет понести в будущем такое же публичное наказание в Англии. Тем временем он должен возместить ущерб, причиненный епископскому престолу в Кентербери и тем, кто пострадал, пытаясь защитить Бекета. Еще король обязался основать три монастыря и – Алиенора знала, что для него это было самое чувствительное – отменить наиболее спорные статьи столь лелеемых им Кларендонских конституций.