Пленная Воля

Как хорошо, что с сердцем не согласно,
живое тело вечности не чтит,
но жаждет вечно, жаждет ежечасно
то робких Ев, то дерзостных Лилит.

Прекрасно ровное и мощное теченье

реки, струящейся меж тихих берегов,
хранящей ласково немое отраженье
небес лазурных, звезд иль облаков.

Но мне милей нежданные преграды,

где, закипая, пенится волна
и с диким ревом мчатся водопады,
свергаясь в бездну и не видя дна.

И если сердце жаждет постоянства

и горестно страшится перемен, —
в любовном подвиге не может быть мещанства
и рабства нет, где добровольный плен.

Но скорби благостной и жертве благодатной

я краткий миг блаженства предпочту:
за хмель недлящийся, но многократный
отдам единую и долгую мечту.

Я мир люблю изменчивый и пестрый,

где столько встреч и столько красоты,
где каждой женщине с такою негой острой
шептать о страсти я могу на «ты».

Вера

На празднике людном не место
тому, кто навек нелюдим.
И вот, не моя ли невеста
венчается ныне с другим?

Так было, увы! не однажды;

не знаю, со всеми ли так!
Чарует лишь издали каждый
еще не погасший очаг.

И хочется телу уюта,

озябшему сердцу тепла.
Но видно, мне нет здесь приюта,
коль ты приютить не могла.

Измерен неведомой мерой

с твоим разошедшийся путь…
Я помню: зовут тебя верой…
Как имя мое — позабудь.

Мой кинжал

Благословен сжигающий сердца
и мрак ночей пронзающий мгновенно
огонь бестрепетный и щедрый до конца,
и жадный, и самозабвенный.

Его сияньем душу озари,

его теплом согрей свое дыханье,
и с ним живи и вместе с ним умри
в последнем пламенном лобзанье.

Но если ты постиг свою судьбу

и жизнь познал как страстное томленье,
на долгую, на тяжкую борьбу
вооружи и силы и терпенье.

Как сталь клинка, пылающим огнем

спеши обжечь отточенную волю,
чтоб отразить на лезвии своем
и лик небесный, и земную долю,

чтоб гибкий стих — двуострый твой кинжал —

был тверд и чист, как лед, сковавший воды,
чтоб он для всех — и для тебя — сверкал
обетом мудрости и действенной свободы.

Гостья

Ты опять со мной, усталая
от неведомых затей,
гостья странная, бывалая,
всех нежнее, всех страшней.

И опять на губы алые,

и на белое лицо,
и на плечи исхудалые
я гляжу, гляжу еще.

Загорится искра малая

в сером пепле тусклых глаз.
Промелькнет, как льдина талая,
хмуро тающий рассказ.

И расщепленное жало я

вдруг увижу между губ…
Вновь я твой, мечта усталая,
ненасытный мой суккуб.

Бессонница