Пленник королевы фей (СИ)

Юноша попятился, едва не споткнувшись на ступенях перед троном. У него было такое разочарованное и вместе с тем влюбленное выражение лица, что Роланд ему даже посочувствовал. Но ни словом, ни делом мужчина не успел вмешаться — на помост проворно взбежал еще один фейри. Яркие развевающиеся одежды его издалека привлекали внимание. Его туника, короткий плащ, штаны были сшиты из лоскутов разноцветной материи, а плащ явно побывал в переделках — виднелись кривые швы, неровный край, обтрепанные лохмотья. К тому же сапоги отличались один от другого — их голенища заканчивались на разной высоте, и левый был украшен аппликацией. Растрепанные волосы стянуты на лбу ремешком. В руках он держал арфу, что сразу указывало и на его профессию и на право наряжаться столь вычурно.

— О, моя блистательная королева! — воскликнул он, падая на колени. — О, мой блистательный король! Дозвольте молвить слово?

— Ган Киннах, — королева заулыбалась с явным облегчением. — Давно не слышала твоих я песен… А мой король и вовсе был лишен покамест этой чести…

— Увы, — бард отвесил поклон, стоя на коленях и едва не ткнулся лбом в верхнюю ступеньку, — но вдохновенье — такая капризная вещь! Порой желаешь, чтобы оно было чем-то материальным, что можно было, отыскав, запереть в сундук или клетку и извлекать оттуда по мере необходимости… Оно опять сбежало от меня!

— Ган Киннах наговаривает на себя, — шепнула королева Роланду. — Он — лучший бард из тех, кого я знаю. Все песни, все баллады, что ты слышал, написаны его рукой… Мы слушаем тебя, Ган Киннах, мой певец!

Роланд кивнул. Собственно, ему больше ничего не оставалось.

Бард сел на ступеньки там же, где стоял, небрежно пристроил арфу на коленях и запел.

Слов нет, голос у него был приятным и ничуть не женственным — красивый баритон, подобный которому Роланду не приходилось слушать даже на сцене Королевской Оперы. Собственно, ни один из человеческих певцов и не мог сравниться с фейри, поющим для своей королевы. На несколько минут Роланд вовсе забыл обо всем на свете, слушая только голос и музыку и наслаждаясь их звучанием. Нет, даже в Италии, на родине блистательного Фаринелли, никогда не рождалось подобного голоса. За эти звуки, которые без особого усилия рождал Ган Киннах, можно было бы простить все…

…даже явную ложь. Ибо, когда Роланд начал, наконец, вслушиваться в слова, он поразился услышанному:

И благородный король пронзил

Фирболга своим мечом.

Напрасно зверь чудовищный выл –

Все королю нипочем!

Пой, бард, о победе, пой!

Твоя королева всегда с тобой!

Пой, бард, о победе, пой!

Славу и доблесть скорее воспой!

Умер проклятый фирболг от ран,

Издох под пятой короля.

От края земли до полуночных стран,

Ликуй, веселись, земля!

Пой, бард, о победе, пой!

Твоя королева всегда с тобой!

Пой, бард, о победе, пой!

Славу и доблесть скорее воспой!

— Прошу прощения, ваше величество, — шепнул Роланд Мэбилон, — я не настолько хорошо знаю историю вашего народа, но не будете ли вы столь любезны уточнить, о каком историческом событии повествуется в песне? Кто из…м-м… предшествующих королей отличился в сражениях с фирболгами?

Лиловые глаза вспыхнули, как два газовых фонаря:

— Предшествующих королей? Мой повелитель, это о тебе! Не каждый этой чести удостоен!

— Как — обо мне? Но ведь я практически не участвовал в охоте! Я просто стоял и смотрел… Уж если о ком-то петь, то об этом юноше, — он указал на юного рыцаря, который вернулся к своей сестре и внимательно слушал песню. — Это была его победа…

— Но честь досталась вся тебе! Он — лишь арлен! С него довольно кубка.

Слово «арлен» было новым, хотя он слышал его пару раз. О чем Роланд прямо и сказал.

— «Заложник», — пояснила королева и отвернулась, давая понять, что последние строфы песни о несуществующей победе намного интереснее, чем разговор о ком-то, кто не стоит внимания.

Роланд внимательно всмотрелся в смуглые черты юноши. Да, он вспомнил, что арленов видел уже несколько раз. Их было не так много, и появлялись они лишь в толпе, не попадаясь на глаза в другое время. Но чьи они заложники? Кто их родители? Да, видимо, все не так уж просто в этой волшебной стране…

Дженнет могла сказать то же самое. Она брела по садовой дорожке между кустами цветущих роз и гортензий. Голова уже начинала кружиться от аромата цветов, и девушка мечтала только о том, чтобы выйти из цветника-лабиринта. Но — увы! — видимо, в начале прогулки она так замечталась, что свернула не в ту сторону и сейчас никак не могла выйти на нужную тропинку. Не лезть же напрямик, цепляясь платьем за колючки? Хоть бы встретился кто-нибудь, кто помог бы ей выйти отсюда на лужайку!

На ее счастье, высота кустов была не такой уж большой — по грудь, и лишь встречавшийся иногда жасмин поднимался выше головы. Так что, пройдя совсем немного, она увидела невдалеке знакомого юношу. Тот, видимо, не просто прогуливался по лабиринту потому, что, заметив девушку, махнул рукой:

— Леди Джиннин! — здесь ее имя переиначили на свой лад.

— Ох, наконец-то, — вырвалось у нее. — Какое счастье!

— Постойте, я сейчас!