Но у Анны при этих словах нахмурились брови.
Испугавшись, что Анна будет бранить девочку, Лисса поспешно заговорила:
— Посмотрите, моя госпожа, мы с Риа набросали фасон нового платья для вас.
— Для меня? — Анна была тронута и обрадована, когда Лисса подвела ее к маленькому столику с разложенными на нем рисунками и набросками.
— Но платья должны быть для Риа.
— Да, так и есть. Большинство из них для нее. Но я привезла шелк, у которого цвет ваших глаз, когда солнце освещает их, и Риа сразу же сказала, что этот материал для вас. Моя госпожа, у вас такая восхитительная фигура, что для меня будет большим удовольствием сделать эскиз платья.
Фасон был простым, но элегантным. Лиф был плотно прилегающим, вырез глубоким, квадратной формы. Расклешенная книзу, юбка была слегка при-сборена на талии.
— Здесь, по подолу платья, будут вышиты цветы нитью в тон платья. Риа собирается вышить их.
Риа побаивалась этой затеи, но Лисса сказала, что это доставит ее тете большое удовольствие.
Только Лисса понимала, что это самый простой способ развить умение, которое, как она понимала, должно было быть у Риа. Ведь еще никому не удавалось заставить эту девочку заниматься каким-либо рукоделием, все прислушивались к ее жалобам на неспособность.
Анна ощутила чувство вины за ревность, которую она питала иногда к компаньонке своей племянницы. Ее мальчики были помешаны на этой девушке, начиная от тринадцатилетнего Гервалта и кончая двухлетним Дунканом. У молодой женщины были такие же густые и блестящие волосы, какие когда-то были у Анны. Седины у Анны не было, но она знала, что яркие краски юности уже исчезли. И хотя она нисколько не пополнела за все эти годы, ее фигура больше не была совершенной. Ее жизнь была не слишком легкой, а после пяти беременностей ее грудь больше не была такой упругой, как ей хотелось.
Рассматривая серебристо-зеленый шелк, Анна улыбнулась, и Лисса ощутила за собой вину, — ведь если бы она смогла увести мужа от этой благородной женщины, она бы это сделала. Она ничего не могла поделать с собой.
Не имея ни малейшего представления о каких-либо скрытых помыслах, Риа радостно показывала своей тете нитки, которыми она собиралась сделать вышивку, и рисунок цветов.
Через некоторое время после ухода ее тети Лисса попросила Риа убрать все шелка. Улыбка исчезла с лица Риа.
— Что-то случилось, Лисса?
— Нет, конечно нет. Просто нам нужно сделать еще кое-что.
Ничего не понимая, Риа сделала так, как ей сказали, удивляясь, почему глаза компаньонки лишились блеска. Она находилась в еще большей нерешительности в конце дня, потому что глаза Лиссы оставались тусклыми и в конце дня, пока все не собрались внизу, в зале, за ужином. И тогда на бледных щеках Лиссы заиграл румянец, глаза ярко засверкали и приобрели цвет лучшего виски дяди Ниалла.
Риа была уверена, что она сделала что-то, чем вызвала неудовольствие Лиссы, и поэтому была очень удручена во время еды, едва прикоснувшись к дичи в густом соусе, и даже не попробовала сладких фруктов, которые были ее любимым блюдом. Она извинилась, слабо улыбнувшись своим тете и дяде, точно говоря, что усталость являлась причиной ее плохого аппетита.
Лисса скрыла свое раздражение, когда была вынуждена уйти из-за стола так рано. Она понимала, что ей посчастливилось обедать со всей семьей. При дворе такое было бы невозможно, но здесь обстановка была более свободной, и ее положение как горничной графини и домашнего учителя было не строго определено, и это дозволяло нарушить суровые правила.
Как только они оказались одни в спальне, Риа повернулась к ней:
— Ты сердишься на меня, Лисса? Ты была такой расстроенной, пока мы не спустились вниз ужинать.
Лисса поспешно заговорила:
— О нет, Риа, я нисколько не сержусь на тебя. Да ты ничего не сделала! Я… я недостаточно поела днем за обедом и чувствовала себя немного нездоровой, пока снова не поела. Вот и все.
Облегченно вздохнув, Риа наконец расслабилась. Она обожала Лиссу за добрый и мягкий характер и веселую натуру. Ей не приходило в голову, что эти особенности не всегда говорят о благородстве натуры. Будучи ребенком, она приписывала тем, кого любила, только все самое хорошее.
В другом конце верхнего коридора у Анны было совершенно другое мнение. От нее не ускользнула та особенная нежность, с которой Лисса улыбнулась Ниаллу, когда вошла в зал, хотя ее взгляд был немедленно переведен на Анну, распространяя приветствие и на нее. Анна также заметила, как взгляд Ниалла снова и снова устремлялся на рыжеволосую красавицу.
Ее несколько разуверило то, что он желал ее как обычно, и она с готовностью ответила ему. Но когда его руки скользнули под ночную рубашку, она почувствовала легкое сожаление, что ее тело было телом женщины, уже находившейся замужем пятнадцать лет, имевшей четверых сыновей и могилу дочери.