Пленник стойбища Оемпак

Меня начали одолевать кошмары. Хорошо помню один сон, с которого все началось. Однажды я проснулся и почувствовал на лице слезы. Чудно! Легче, наверное, выдрессировать кузнечика, чем вышибить из меня слезу. Это был страшный сон, может быть навеянный моей родной приморской деревней. Мне привиделось, будто какая-то девка предлагает купить двум молодым братьям тридцать новых обструганных досок. Те отказываются, но через некоторое время соглашаются. Теперь упрямится она. Братья настаивают и уже катят к ее дому тележку, чтобы силой взять эти доски. Девка хватает парней, удерживает. Один из братьев с силой ее толкает. Она падает на землю, вскакивает и подвернувшимся под руку брусом ударяет обидчика по голове. Затем такая картина: затылком ко мне лежит один из братьев, над ним замерла в испуге на четвереньках девка. И я слышу тихий-тихий голос упавшего: «Эх, кабы не стенка гроба»… Другой брат воспринимает эти слова как сигнал, он бросается к девке, хватает ее поперек туловища — я успеваю разглядеть тонкие ноги под распахнутым подолом старенького платья, — кидает на доски и со всего размаху ударяет брусом по лицу… На этом видение исчезает, на смену другое: давно люди покинули деревню, лишь на пыльной улице они двое. Он тыкается ей в плечо и что-то мычит бессвязное, пуская слюни, а на ее изуродованном лице такая ласковая, такая материнская участливость и нежность… Она гладит его по голове и сует замусоленный пряник.

Восстановив сон, я почувствовал снова слезы. Я крикнул себе: «Прекрати! Ты стал тряпкой! Потом тебе же будет стыдно… Прекрати, прошу тебя, как друга. Ну, прекрати…»

Однако с той ночи у меня появился страх перед новыми кошмарами. Я стал усиленно об этом думать, а воспаленный мозг все рождал и рождал кошмары, один страшнее другого. Я боялся заснуть и все ночи напролет сидел, прислонившись к вздрагивающей стене, пел песни, разговаривал с собой и с запоздалой нежностью вспоминал глаза, волосы, руки, тело моей Лили-Лиды-Люды…

Однажды мне показалось, что я внезапно оглох. Я крикнул и в тот же миг понял — пурга кончилась! Затаив дыхание, словно боясь спугнуть осторожного зверя, я на цыпочках подошел к двери и тихонько ее толкнул — пахнуло холодом и тишиной. Тишина позванивала, настолько она была глубокой! Я отбросил дверь и прислонился к косяку, потом дико заорал, потрясая руками и прыгая на крыльце. «Ни черта! Это все веники. Будет у меня «Волга». Будет!» Потом я откопал псов, они лишь слабо помаргивали ресницами. Я отнес их в избу, сварил похлебку, насильно влил в пасть каждому. Два дня они лежали бездыханно, лишь повиливали хвостами, потом враз поднялись и с тоскливым скулежом набросились на куски вареной моржатины. Я выгнал их наружу и стал готовиться к поездке. Последней. Взгляд упал на осколок зеркала. Я прильнул к нему и отшатнулся в страхе. На меня глядело совершенно черное, чужое лицо в коростах. Это был старик с безумным блеском в глазах. «Глаза у тебя постарели», — вспомнил я слова Акулова. Я заметался, налил в таз горячей воды и принялся осторожно намыливать лицо, постанывая от боли. Грязь отслаивалась вместе с отмороженной кожей. Смазавшись вазелином, я посмотрел в зеркало, и такая взяла меня тоска, что горло само по себе издало жалобный всхлип. Я походил на больного проказой, если действительно так выглядят прокаженные. Мне казалось, что я навечно останусь с изуродованной физиономией. Сон-то в руку. А с такой физиономией не помогут никакие «Волги». С такой рожей только и жить здесь…

Я швырнул в печь осколок зеркала, единственного моего свидетеля. Ну вот и все! Пусть больше не мучит тебя твоя рожа. Есть косметологи, за деньги они тебе сляпают любого Марчеллу Мастроянни. Забудь об этом, иди работай!

Однако собственная физиономия напомнила мне тут же о себе, стоило только выйти наружу. Холод ожег лицо, я вернулся и густо смазался нерпичьим жиром, обмотался шарфом.

Все капканы, конечно же, занесло снегом. Я с трудом находил их, откапывал, настораживал. Стало смеркаться. Очевидно, к последней приманке я подогнал упряжку слишком близко. Внезапно вой Валета стеганул меня точно хлыстом. Вначале я не понял, что произошло, а когда сообразил, то клубок разъяренных псов уже как-то боком уносился в сторону сопок, за ними змеился оторванный потяг. Я закричал, трахнул жаканами в воздух. Псы, перекатываясь и дико визжа, метались по склону сопки. Я побежал к ним, но потом в бессилии сел на снег и снял шапку. Собаки скрылись из виду, только злобные взвизги еще долго звенели в предвечерней тишине. Я понял причину своей очередной беды — Валет, крутившись возле настороженных капканов, наступил на один из них…

Я снял свой ремень, привязал его к нартам и потянул по старому следу вдоль берега. Всего пятнадцать или тринадцать километров. Дойду! Пурги сейчас не должно быть. К тому же у меня выработался уже довольно устойчивый иммунитет ко всякого рода несчастьям, я был уверен, что преодолею и это. Собаки никуда не денутся, рано или поздно вернутся, если, конечно, не перегрызут друг друга.