Пленники Амальгамы

Катя косилась на меня, возможно, опасалась, что тоже забьюсь в конвульсиях и пена изо рта хлынет. Убедившись, что я в порядке, она просила:

– Про свиней прочти!

Опять пролистывание, далее история бесноватого, в котором сидело столько нечистых, что на стадо свиней хватило. А у меня в голове вопрос: зачем те в пропасть кинулись? Жили в человеке, никуда не кидались, а в свиней переселились – сразу куда-то сигать?! Уже на подъезде к Сергиеву Посаду вдруг вспомнила, что эпилепсией страдал писатель Достоевский: падал навзничь, палку зубами зажимал; значит, наш гений – одержимый?!

– Не о том думаешь… – качала головой Муся после таких вопросов. – Ладно, Гермоген твою головушку вылечит…

Поселились у Мусиного знакомого на Ярославском шоссе. Знакомого звали Петр Григорьевич, он служил в одной из монастырских церквей и вызвался сопроводить на отчитку. Видно было: он в авторитете, поэтому Муся тут же сделалась второстепенной фигурой. Вы, говорила, слушайте Петра Григорьевича, он пономарь, все здешние законы и уложения знает!

– Кто такой пономарь? – спросила я. – Это священник?

Оказалось, кроме священников в церкви служат еще и воцерковленные миряне. Свечки возжигают, облачение готовят, раздувают кадило…

– А кадило – это что?

Муся посмотрела на меня с укоризной.

– Опять не о том печешься, девонька! Ты молитвослов читай да к исповеди готовься!

У меня на языке вертелся еще вопрос: почему Петр Григорьевич, служащий в церкви, не имеет бороды? Все церковники (по моему разумению) должны быть бородатыми, а этот бритый! Но я сдержалась, и так, похоже, всех достала.

Исповедовались в той церкви, где служил пономарь. Ехали туда на его иномарке не первой свежести, в которой на зеркале заднего вида болталась иконка святого. Я, конечно, тут же поинтересовалась: это кто? Катя шикнула на меня, Муся глаза вверх закатила, но водитель соблаговолил объяснить, мол, Святой Петр, чего вообще-то и следовало ожидать.

Петр Григорьевич выглядел как таксист: потертая кожаная куртка, кепка, старенькие джинсы. Завел нас внутрь, где уже служба начиналась, после чего куда-то исчез, чтобы вскоре появиться в ином обличье. Я не сразу его узнала среди других служителей; а узнав, не поверила глазам: пономарь красовался в длинной золотистой хламиде с вкраплениями красных нитей! Типа таксист превратился в царя, как минимум – в царевича! В руке Петр Григорьевич держал красную книжицу; пройдя между бородатыми служителями, он приложился к руке священника, встал у подставки и, раскрыв книжицу, взялся читать. Так еще и голос поменялся! В жизни Петр Григорьевич говорил тихо, голос был низкий, а тут вдруг громким тенором заголосил!

Преображение пономаря впечатлило, я даже позавидовала. Вот бы точно так же преобразиться, из моего ежедневного ада переместившись в блистающие эмпиреи! Что для этого требуется? Отчитка? Исповедь? Согласна, только обещайте, что преображение состоится!

Однако священник, что спустя час накрыл мою голову расшитой золотом лентой, никаких гарантий попадания из грязи в князи не давал. Ему требовались мои грехи, которые я припоминала с трудом. Ну, маму Катю Магдаленой называла. Рисовала на обоях принцесс и драконов. Зеркало однажды разбила. Что еще? Грудь хотела отрастить, как у Анджелины Джоли.

– Это еще кто?! – удивился священник.

– Так, одна овца голливудская. Но я больше не хочу быть на нее похожей!

– Раскаиваешься, значит?

Я подумала и сказала, что раскаиваюсь. Еще призналась, что однажды выбросила пачку денег в реку, но в этом раскаиваться не собираюсь. Повисла пауза, после чего я услышала:

– Может, ты и права, дочь моя. Деньги – они на погибель человеческую придуманы. Ладно, Бог простит, тем более тебя.

– А чем я особенная?

– Сказывали – болящая ты… Бог тебе в помощь!

Вечером все сидели на кухне, только меня отослали отдыхать, мол, завтра трудный день. Сон не шел, я лежала в темноте с открытыми глазами, наблюдая за развешанными по стенам иконами. У пономаря по всему дому (а жил он в отдельном доме) были иконы развешаны, в том числе в комнатушке, выделенной нам для ночлега. Кто именно был на них изображен, я не знала, но в темноте казалось: они на меня пристально смотрят. И тихо переговариваются:

– Как думаете, она выдержит?

– Куда ей! Она обычного бойкота не выдержала, а тут из нее бесов изгонять будут!

– А бесы в ней точно есть?

– Завтра узнаем, есть или нет…

Спорить со святыми смысла не было, поэтому я накинула халат и – под кухонную дверь. А там Петр Григорьевич, вновь обретший нормальный голос, поучает Катю с Мусей. Мудрость мира сего, говорит, есть безумие в очах Божиих. Люди увлекаются наукой, философией, а зачем? Напрасная трата времени, лукавое мудрствование! И наоборот – тот, кто обретает веру, представляется обычному человеку безумцем.

– Как так может быть?! – удивляется Муся.

– Может, может… Послушайте, что умные люди пишут.

Слышен шелест страниц, и опять: