Пленники Долины

– Ах, опять Ричард! – Лерой выглядел раздосадованным. – Нет у меня людей, нет! Как в такой ситуации прикажешь поступать? – Филипп нервно зашагал по комнате. – Надеялись, что «Долгий путь» привезет пополнение, да видно зря. И какой дурак дал кораблю такое название?! Еще и председатель Совета Мореплавателей одобрил, – неожиданно перешел Лерой на личности. – Нашелся умник…

– Я тебя предупредил, – прервал Ланс военачальника. Порыв обвинительного красноречия выглядел сейчас едва ли уместнее, чем пессимистичное название галеона.

– Ты тоже не забывай, что комендант, пока не выяснит кто вы на самом деле – не отпустит, – огрызнулся Лерой.

– Я понимаю, – согласился Ланс.

Он поднялся с табурета. Видя, что гость собирается уходить, Лерой предложил выпить «на дорожку». Ланс взял бутыль, посмотрел ее на свет, вытащил пробку и вылил ром на пол.

– Ты что делаешь?! – гневно воскликнул Филипп.

– «Дальше Таниевой Долины не сошлют», – произнес лагерную мудрость посланник короля. – Оно, конечно, верно, но на твоем месте я бы не искушал судьбу лишний раз.

Бережно прижимая завернутые в тряпицу песочные часы, Ланс покинул пропахшую клопами и грязным бельем комнату заместителя коменданта. «Странно, что король доверяет Лерою, – подумал он, – хотя, бог его знает, что происходит с человеком на много лет сосланным в такое захолустье».

Как только захлопнулась дверь, ударом ноги Филипп отправил табурет, на котором только что сидел Ланс, в дальний угол и, с искаженным от гнева лицом, упал на кровать. Уткнувшись в давно не стиранную наволочку, тихо прошептал:

– Будь оно все проклято!

* * *

Лист пергамента, перо и чернила, заблаговременно украденные из библиотеки Фартом, Адсон схоронил в тайнике под кроватью. В обмен пришлось отдать старинный кинжал, найденный в штольне. Берни в тот день придирчиво осмотрел находку, покачал головой и сказал, что не знает ни одного мастера, способного выковать такое оружие. Даже если не брать во внимание необычайную твердость стали, лезвие диковинного стилета обладало необъяснимым свойством – при приближении кочевников оно светилось сине-зеленым.

Свод правил, утвержденный комендантом, гласил, что заключенным запрещается держать предметы, «предназначенные для изложения человеческих мыслей с целью последующей их передачи», но данное правило носило формальный характер, вписали его так – на всякий случай. Мало ли отыщется умник да настрочит губернатору Солина донос?! Оружие тоже запрещалось хранить, однако чем кирка не оружие? Поэтому стражники не слишком усердствовали в поисках стилетов и чернил. Другое дело меч или лук! Тут у провинившегося одна дорога – прямиком в карцер.

Обыска Адсон не боялся. Большинство стражников относилось к бывшему ополченцу с пониманием, а некоторые даже проявляли что-то похожее на сочувствие. «Ну а Берт, – вспомнил Адсон происшествие, – что Берт? Флэа ему судья». С детских лет отец внушал маленькому Адсону мысль, что в мире нет плохих людей. «Люди – они все хорошие», – не уставал напоминать он сыну. Однако в последнее время узнику Таниевой Долины все чаще хотелось дополнить отцовскую мудрость весомым окончанием: «…если, конечно, они люди».

Адсон и раньше порывался написать Лие, но каждый раз подолгу сидел над чистым листом, не зная с чего начать. После разговора с Натаном все встало на свои места, ставшая почти привычной внутренняя пустота уступила место воспоминаниям, мысли обрели форму и укладывались друг за другом ровными строками:

Здравствуй, Лия. Я уже давно не вижу снов. Не знаю почему, но последние месяцы одна ночь похожа на другую, как две капли воды. Полгода назад я уставал больше, но стоило мне закрыть глаза, и весь мир раскрашивался цветными красками – словно по мановению руки доброго волшебника. В этом мире ночных грез я радовался солнцу, как радуется ему ожившая весной природа, в этом безбрежном мире жили мои родители, в нем мы были вместе. Ты и я. Всегда. Теперь все иначе. Ночь обволакивает непроницаемым покрывалом темноты, и за ним нет ничего: ни солнца, ни облаков, ни неба.