Пленники хрустального мира

Затаив дыхание, я поднял на него свои глаза, решив раз и навсегда бросить вызов собственному страху.

Таинственный силуэт, опустив свою голову, смотрел на меня, медленно протянув мне свою черную руку. Едкий холод в этот же миг проник мне под кожу, быстро смешавшись с кровью. Губы мои посинели, и я едва мог пошевелиться.

Горьковатый привкус на губах медленно продолжал отравлять меня. Я чувствовал, как тоненькие дорожки черной крови медленно стекали по уголкам моих тонких губ, глухо падая на холодный пол.

Перед глазами стелилась пелена дурманящего тумана, полностью подчиняя меня дрожащей от вечного холода тьмы. Моя рука медленно потянулась к силуэту и через мгновение коснулась его мертвецки холодной ладони.

Призрачные черные пальцы сомкнулись, крепко сжав мою едва пульсирующую руку.

Спустившись вниз, я оказался в абсолютно пустой гостиной. Огонь в камине давно погас, перестав наполнять пространство уютной комнаты своим горячим теплом. Свет, исходящий из канделябров, едва мог осветить темные углы гостиной, практически не касаясь их.

Остановившись у хрустальной вазы с черными розами, я, подняв ее, поспешил тут же отпустить, позволив болезненно удариться о жестокий каменный пол. Осколки хрусталя разлетелись в разные стороны, и черные изящные розы безжизненно лежали у меня под ногами. Едва заметная улыбка скользнула на мое лицо, став свидетелем полученного мною наслаждения.

Опустив голову, я долго смотрел на лежащие на полу медленно умирающие черные розы, пока мой ботинок не опустился на них, безжалостно раскрошив бархатные бутоны.

Когда от цветов ничего не осталось, я поспешил выйти в сад, не снимая с лица свою надменную улыбку.

Сад с черными розами благоухал, окутанный легким туманом. Красивые молчаливые цветы устремляли свои нежные головки в тяжелое свинцовое небо, искренне ценя красоту этого неживого небосвода, на которое уже очень давно не восходило настоящее солнце. Как же эти цветы были завистливы, как же они всегда были себялюбивы и так беззащитны… Их некому было защищать, поэтому им пришлось вооружиться шипами, чтобы ненароком уколоть того, кто решится к ним прикоснуться. Но этих шипов всегда им было мало, и я до сих пор помню, как моя рука онемела на несколько дней, отравленная их ядом.

Тереза знала, что нужно сделать, чтобы защитить их от любой угрозы. Яд, возложенный в них, был способен спасти?.. Не знаю, но разве это останавливает каждого из нас любоваться ими, обжигая свои несчастный руки? Конечно, нет, но я не могу понять одного: зачем их было сажать для того, кто всегда ненавидел эти цветы?

Самовлюбленные цветы для самовлюбленной души, желающей получить все и сразу. Как же найти в себе покой, чтобы забыть об этих чувствах? Только пустота внутри. Уже ничто не спасает, ничто и не может спасти, кроме одной вещи, которую я могу сделать прямо сейчас.

Ненавистно вырывая розы вместе с корнем, я безжалостно бросал их себе под ноги, чувствуя, как медленно меркнет их тонкое дыхание. Истерзанные руки нисколько не останавливают меня, и я продолжаю жадно уничтожать то, что все так любили.

– Энгис, что ты творишь? – крик Лео раздается неожиданно, останавливая меня от давно желанной затеи. Его взволнованные глаза наблюдают за мной, пытаясь предвидеть мои дальнейшие действия, но я продолжаю стоять на одном месте, не принимая никаких решений. – Ты хоть представляешь, каких усилий Рене пришлось приложить, чтобы цветы не погибли? Неужели тебе все равно, что будет с этим садом, с ней?..

Оставив цветы в покое, я сделал пару шагов в его сторону, снова застыв на месте.

Тяжело вздохнув, я ответил, точно придя в себя:

– Не знаю, что на меня нашло. – Голова снова гудела, отрывая меня от реальности.

Злость в его серо-голубых глазах никак не унималась.

– Зачем ты сделал это? Ничего просто так не бывает.

Обернувшись назад, я сочувственно бросил взгляд на лежащие на сырой земле розы. Сердце изнывало от одного их вида.

– Я не знаю, – тихо ответил я, пытаясь понять, что же так легко заставило меня сделать это, но разум мой предательски молчал.

На лице Лео нависла мрачная тень, и, заставив себя забыть об этом случае, он поднял на меня свои горящие глаза, в которых не унималась его душа.

– Джорджия пришла в себя, – твердым голосом сообщил он. – И Рене, кажется, пытается нам что-то сказать, но мы с Эндианом не можем ее понять.

– Как она?

– Как девушка, запертая в ином пространстве. – Подняв бровь, он бросил на меня такой взгляд, которым награждают тех, кому медленно перестают доверять.

Находясь у огромного зеркала, в котором отражался обессиленный силуэт Рене, постепенно начинающий сливаться с зеркальным пространством, Джорджия и Эндиан, затаив дыхание, пытались понять, что же говорит девушка, которую едва было слышно.

В какой-то момент, потеряв всякую надежду, Джорджия, присев на край кровати, начала задыхаться горькими слезами. Не зная, что вообще делать, она была обречена на душевные муки, от которых она не могла отказаться, давно позабыв о покое, как и каждый, находящийся в поместье Кёллер.