Вывод о Колином трудоустройстве Лариса сделала сама. Она слышала, как хромой начальник, сразу после недавнего счастливого освобождения пострадавших из-под обломков бункера, похвалил Колю и твердо заявил, что теперь-то уже точно добьется для Горленко всех полагающихся сотруднику регалий. «Хорошая работа! — сказал тогда он. — Преступник нейтрализован, заложница почти в порядке». А Коля в ответ тихо прошептал: «Что ж тут хорошего? Сам спасся, а товарища не уберег. Нет больше Опанаса, Глеб Викторович. Он ради нас накрыл собой…»
Чтобы не присоединяться к общему трагическому настрою, Лариса приказала себе переключиться. Например, вернуться к утешению подруги.
— Света! Ну, Светочка, — начала она, — не грусти! Все это, конечно, было ужасно. И Опанаса Владимировича вашего жалко до слез. Но жизнь продолжается! Все будет хорошо!
— Я знаю, — Света вымученно улыбнулась и даже обняла Ларису. — Как минимум, я рада, что ты наконец сняла свою косынку.
Лариса почувствовала, что краснеет, но скрывать что-то не хотелось.
— Сняла, — ответила она, прекрасно понимая, что говорила Света вовсе не о косынке. Да, Ларочке надоело строить из себя неприступную крепость. Да, захотелось выглядеть эффектно, и довоенный материн берет «вернулся в дело». — Я даже написала кое-что — Лариса не удержалась и кинулась декламировать: —
— Чудесно, Ларочка! — оживилась Света и быстро-быстро заморгала, явно, чтобы скрыть подступающие к глазам слезы.
— Откуда это, дочь? — бдительно среагировал папа Морской. Он вроде все это время общался с Колей и не слушал Ларочку, но вот…
— Из моей тетрадки, — покорно ответила Лариса. — Я начала писать стихи. А что?
— Только не это! — С наигранным страданием папа Морской закатил глаза, а потом ехидно поинтересовался: — А едешь ты сейчас хотя бы к матери или прямиком в светлое будущее на просторах солдатского семейного общежития?
— Фу, папа! — скривилась Ларочка и тут же догадалась, какую пакость можно залепить в ответ: — Домой конечно. Но только потому, что к Мите ехать пока некуда. Они расквартированы сейчас на Шатиловке в разгромленном общежитии ХАИ. Не настолько разгромленном, как Гигант, конечно, но все же. Улица Инженерная[5]
, 5, если ты знаешь, о чем я. — Адрес из Митиных писем запал в душу, и Ларочка произносила его сейчас с большим удовольствием: — Там сейчас «Без окон без дверей полна горница людей» в буквальном смысле. Еще и пол наполовину разобран — все деревянные конструкции окрестные жители были вынуждены растащить на растопку. Я с удовольствием, — Лариса повторила как можно беззаботней, — поехала бы к Мите, но это пока просто невозможно. Быть может, сам он переедет к нам…Папа Морской, демонстративно охнув, отвернулся.
На самом деле с наличием Мити в жизни дочери он вполне уже смирился. Еще тогда, после взрыва. В тот самый миг, как понял, что не кто-нибудь, а именно Митя Санин всех спас, организовав оперативные спасательные работы.
Когда отец — живой, но весь в крови, — шатаясь и недовольно отряхиваясь от пыли, вынырнул из-под обломков, Ларочка так обрадовалась, что кинулась Мите на шею с глупым криком: «Ты молодец! Ты правда молодец!» Санин смущенно отнекивался, бормотал, мол, это все влияние волшебного отвара тети Джавгарат (ее он по-смешному звал тетя Джавгараж), и гладил расплакавшуюся от счастья Ларису по голове. Завидев эту сцену, папа Морской решительно направился к Мите, но тот опередил его, начав разговор первым:
— Ваши претензии к сведению принял, исправил ситуацию на корню, — отрапортовал он немножечко насмешливо. — Лариса в курсе. Спрашивайте, если что.
Несколько секунд мужчины пристально смотрели друг на друга. Лариса волновалась, но рук, обвивающих шею Мити, не разжимала. Папа Морской все понял правильно.
— Спасибо за спасение! — сказал он Санину. — А с остальным… Раз моя дочь все знает, то сама пусть и разберется.
С того момента Лара поняла, что все в порядке. Папа Морской, конечно, делал вид, что ситуацию не одобряет, но, в общем, это было не всерьез.
Куда тревожней Лариса воспринимала тот факт, что ситуации-то никакой на самом деле не было. В последний раз они с Митей виделись как раз в день взрыва. Вернувшись в общежитие после спасательных работ, Санин вместо благодарности получил выговор за нарушение дисциплины (припомнили и давний уклонизм от командировки, и действия вопреки приказу во время спасательной операции) и был переведен на какие-то работы, не терпящие ни отлучек, ни выходных.