Пленники Сабуровой дачи

Действие моего романа разворачивается в то время, когда Алексей Толстой готовил в Харькове небезызвестный судебный процесс. Образ классика и любопытные подробности о жизни города весьма колоритно переданы в воспоминаниях прибывшего в Харьков в августе 1943 года В. А. Рыбалова (см. «Из записок заведующего военным отделом Харьковского горкома партии»). Усилия партийного графа не прошли зря: первый в мире суд над нацистскими военными преступниками — предвестник Нюрнберга и наглядное доказательство того, что военные преступления рано или поздно будут наказаны — прошел именно в Харькове. С 15 по 18 декабря 1943 года внимание всего мира было приковано к нашему городу, создающему юридический прецедент, гласящий, что приказ не освобождает от ответственности за геноцид.

Харьковский судебный процесс над немецкими военными преступниками. Подсудимые (справа налево): капитан В. Лангхельд, старший ефрейтор Р. Рецлав, лейтенант Г. Риц, шофер гестапо М. Н. Буланов. 1943 год. Фото А. Б. Капустянского

Оставляет вопросы также встреча главного героя книги с корректором Галиной. Вместе с ней и Морским читатель гадает, что же на самом деле произошло с ее мужем. Сейчас мы уже знаем, что арестованный Александр Введенский (в романе Поволоцкий) был перед приходом немцев отправлен вместе с группой заключенных в Казань, но до места назначения не доехал. Погиб. По официальным данным, скончался в пути от плеврита, хотя некоторые исследователи предполагают, что Введенский вместе с остальными арестантами (в их числе поэт Владимир Свидзинский) был заживо сожжен конвоем, опасавшимся немецкого окружения. Верить в это не хочется. Подробности последних лет Введенского, а также жизнь семьи, оставшейся в оккупации, блестяще описывает сын Галины, Борис Викторов. Повесть называется «Александр Введенский и мир, или “Плечо надо связывать с четыре”».

Александр Введенский, тюремные фотографии, Харьков, 1941 год.

Несколько раз я возвращаю читателя к теме самоотверженных библиотекарей, рисковавших жизнью ради спасения книг. Обложки ценных и запрещенных изданий действительно подменяли, старинные фолианты прятали, а в некоторых хранилищах нарочно создавали видимость аварийной обстановки, чтобы оккупанты боялись туда соваться. Подробнее об этом можно узнать из работы А. Мазурицкого «Как спасали книги в годы Великой Отечественной войны». О библиотекаре Демидовой, упомянутой в романе, можно прочесть у Ю. Смолича в «Рассказе о непокое», а спасению ценнейших изданий из фонда библиотеки Харьковского государственного университета посвящена статья в газете «Комсомольская правда» от 26 декабря 1943 года: благодаря заведующей отделом А. Борщ были сохранены древние альбомы итальянского архитектора Пиранези, образцы которых имеются только в Лувре, конспект Аристотеля «О небе», трактат «Начало» Эвклида, первые издания Коперника, Галилея, Ломоносова, Лобачевского, письмо Наполеона и др. В библиотеке университета до сих пор хранится сундук, откопав который после оккупации под лестницей в книгохранилище, сотрудники вернули бесценные раритеты в библиотеку. А ведь сколько еще подобных случаев история не сохранила!

Сундук, в котором были закопаны раритетные издания. Фото 2020 года, хранилище библиотеки ХНУ им. Каразина.

В романе упоминается также балерина Инна Герман. Человек невероятного таланта и печальной судьбы. В Харькове она была одной из самых перспективных учениц студии Дудинской-Тальори, позже в Ленинграде стала звездой школы Акима Волынского. Адепты академизма прочили ей безграничный успех, но времена даже от классической балерины требовали должной «советскости». Поработав и в Ленинграде, и в Москве, Герман вернулась в Харьков, где, наконец, обрела должное признание. Но тут — война. После оккупации балерина продолжала работать в нашем оперном театре, удостаивалась внимания местной прессы (в том числе добрых отзывов в рецензиях Морского), но писать о ней в центральных изданиях или выдвигать ее на какие-то премии запрещалось. Работу в театре в период оккупации ей не простили. После смерти мужа Инна Леонидовна пришла в психиатрическую лечебницу со словами: «Я одинока и не знаю, как прожить на эту пенсию». Балерина, имевшая все шансы покорить мир, прима, известная когда-то всему городу, провела остаток жизни в забвении, будучи пациенткой Сабуровой дачи. Здесь она тихо умерла в возрасте 82 лет.

Балерина Инна Герман, партия Марии в балете Б. Асафьева «Бахчисарайский фонтан»