Пленники Сабуровой дачи

Все разом — и Морской в том числе — согласно загомонили, провозглашая что-то ободряющее. Лишь Галочка уткнулась носом в плечо мужа и тихо заплакала. Утешать, как Морской знал по предыдущему опыту, было бесполезно. Как бесполезно было и отговаривать Колю возвращаться на фронт. Он, видите ли, получил письмо от боевого товарища Володи Тумаркина, где тот писал, что фашистская берлога все ближе, и что дело теперь за малым. Коля, понимаете ли, почитал и сразу окончательно понял, где его место.

— На фронте мне все понятно, — объяснял он Морскому еще во время выписки, аргументируя свое решение отказаться от предложения Глеба Викторовича. — Есть наши, и есть враги. А тут? Сам знаешь… И там я нужен. Там я пользу приношу. А тут… Сам видишь… Не гожусь я нынче для оперативной работы — вон как с Опанасом вышло. Я вас, считай, собственными руками в ловушку заманил. Не хотел ничего слышать о подмоге, потянул вас к хорошо вооруженному врагу. Я виноват.

Спорить Морской пытался еще пару раз, но ничего не помогало. В конце концов смирившись, он решил, что после войны при встрече обязательно выскажет легендарному Тумаркину — а был ли вообще такой друг или Коля его просто придумал, чтобы уйти на фронт? — все, что думает про его отвагу и умение воодушевлять сослуживцев.

— Все здесь! — радостно выдохнул добравшийся наконец до своих Коля. — Спасибо! Я ценю.

Обнял Свету и мать, потрепал по голове сына. Глянул на Морского и Ларочку умоляюще, мол, проследите за ними, прошу. Морской твердо кивнул. Конечно проследит. Если не он — то кто? И за ними, и вообще за всем своим городом.

— Нам здесь жить, — сказал он со значением, вжившись в роль надежного смотрителя. И тут же просиял, осознав, что придумал красивое название для статьи.

— Анечка говорила, теперь никаких красивостей, — как всегда, поняла мужа с полмысли Галина. — Забыл? Только сухие факты.

— Уже вспомнил, — заверил Морской, но не расстроился, понимая, что такую мощную фразу какие-нибудь талантливые литераторы наверняка найдут и без него, причем одарят ею Харьков куда как красивее.

Стараясь не привлекать внимания, Морской нащупал во внутреннем кармане сложенный вчетверо листок с адресом от Долгова. Разорвал на мелкие кусочки, встретился глазами с женой и еще раз уверился, что поступает правильно. Галочка обрубание этой нити явно одобрила.

— Ты там за меня замолви словечко! Если позовут, ты же знаешь, я все смогу! А не позовут — и ладно. У нас тут тоже, как ты заметил, прохлаждаться не приходится. Отдохнешь там на своих фронтах, и дуй обратно, банды гонять, — напутствовал Колю запыхавшийся, опоздавший и только сейчас дохромавший до провожаемого Глеб Викторович.

— Если ткани какие особые или еще что для шитья в заграницах увидишь — вези матери, ей все пригодится! — прикрываясь хозяйственностью, подбадривала Двойра.

Морской улыбнулся. Каждому — свое. Кому-то защищать страну на самой кромке, кому-то — укреплять изнутри. И в Харькове сейчас подобралась очень эффективная команда. Команда тех, кто не предаст и не отступит, кто для блага города готов забыть личные амбиции. Сейчас Морской почувствовал особенно остро, что с такими людьми и у Города, и у него самого все непременно сложится хорошо и правильно.

Он ошибался…

Приложение Игра на опережение

В своих романах я использую метод погружения: читатель видит происходящее как бы глазами героев. Это хорошо для атмосферы, но накладывает некоторые ограничения в информировании. Меня часто спрашивают, где можно подробнее прочесть о том или ином вскользь упомянутом в романе факте. Согласитесь, было бы странно, если бы, например, Ларочка, вспоминая о том, как фашисты отбирали воду у местных жителей, внезапно отвлекалась бы от диалога с братом, многозначительно посмотрела вдаль и сказала: «Про это будет позже опубликован дневник Льва Копелева “Под немецким сапогом”! Поэтому начиная с прошлой (третьей) книги цикла, мы с издательством решили «играть на опережение»: публиковать в конце документальную статью, отвечающую на вопросы, которые, как нам кажется, будут возникать наиболее часто.

Харькову в ту войну выпала сомнительная честь оказаться одним из самых разрушенных городов Европы. Надежды Владимира Морского на скорое восстановление любимых улиц, увы, не оправдались. Многие здания мы потеряли навсегда (например, легендарный Пассаж и дом Дворянского собрания), другие после длительной реконструкции изменились до неузнаваемости (например, бывший Дом Проектов, он же нынешний главный корпус ХНУ). Оживление инфраструктуры тоже затянулось, хотя на это действительно были брошены все силы. Подробнее о возвращении Харькова к нормальной жизни можно прочесть, например, в книге Н. П. Трипутиной «У двобої з небуттям».